«Формулировка была такая: «Тебя скорее всего еще задержат, поэтому давай поженимся, чтобы я имела право узнать, где ты». Об аресте, браке и желании вернуться
«Наша Ніва»: Какими были ваши 15 суток?
Никита Белевич: Это бесценный опыт. Я в любом случае очень благодарен вселенной за то, что его получил. Может, был бы рад такой опыт не иметь. Либо не в таком быстром формате. Но пришлось вот так, экспресс-курсом.
Это жестоко. И для психики, и для физического здоровья. Быть политическим заключенным сейчас — пытка. Я это понял только тогда, когда вернулся домой.
Раньше думал, что пытка — это когда вода на лоб капает три часа, когда ногти выдергивают. Оказалось, что содержание в таких условиях — это тоже пытки. Все привыкли, что Окрестина — филиал ада в Беларуси. Но в Могилеве с политическими ведут себя еще хуже.
Например, хотя и на Окрестина в восьмиместной камере было 34 человека, там днем можно было сидеть на нарах, лежать, спать. Как-то проводит время. В Могилеве днем можно было стоять, ходить или сидеть на полу. Если коридорный заметит, что кто-то спит, то он мог приказать подняться и ходить по камере до отбоя. Шмон там три раза в день. Они говорят раздеваться до трусов, руки надо вытянуть в кормушку, надевают наручники, забираешь свою одежду, выходишь на коридор, руки на стену, ноги широко. Потом подходит охранник, нужно снять трусы, отдать ему и присесть три раза. При этом там очень холодный коридор. На Окрестина я пробыл с 17 по 24 марта. А перед Днем Воли нас этапировали. Было три автозака, и точно один из них был с политическими.
«НН»: Охранники имели какие-то «претензии» к вашей внешности?
НБ: Я не сказал бы, что чувствовал излишнее внимание от них. Кого-то задеть, пошутить — это обычно история для охранников.
Говорили, что мне чернила на голову вылили. Это про мой цвет волос. Один сказал, чтобы к следующему шмону у меня «чернил» не было. Потом я понял, что это форма напугать, почувствовать власть.
Они не били. В Могилеве только на шмоне могли немного дать по ногам, когда им казалось, что ты недостаточно широко ставишь их.
«НН»: Почему вас задержали?
НБ: В протоколе написано: неповиновение законному распоряжению или требованию должностного лица. В тот день мы снимали тикток. Видео не было политическим, не произносились никакие лозунги. Звучало слово «Украина» в контексте того, что мы много чем вдохновились у этой страны.
В это время мимо проходила женщина, похожая на местную сумасшедшую. Она услышала, что мы разговариваем по-белорусски, а тут еще и про Украину что-то. Женщина решила вызвать милицию. В этот момент проезжала машина с патрулем. Им она указала на нас. Сначала они почему-то подумали, что мы раздаем какие-то листовки. Мы рассказали, что снимали видео. И нас забрали.
Уже потом я почитал в протоколе, что в дежурную часть позвонили и сказали, что мы храним экстремистские материалы. А еще, что в РУВД мы пройти категорически отказались, а уже когда там оказались, упирались ногами. Конечно, так получилось, что никакие камеры видеонаблюдения не работали. Такое периодически случается, когда кто-то начинает неподчиняться возле РУВД. Зато рядом всегда находится свидетель, который все видел, но ничего сказать не может.
«НН»: В одном из интервью вы говорили, что хотите оставаться в Беларуси и создавать белорусскую культуру. Что изменилось с того момента?
НБ: В Беларуси страшно действовать в так называемом третьем секторе. И до 2020-го, и после тем более. Успокаивал себя тем, что я ничего незаконного не делаю. Не затрагиваю политику, поэтому ко мне не должны прийти. Рассуждал, что я рассказывал о культуре, а она пока не под запретом.
После суток и тех историй, которые я услышал от сокамерников, понял, что постоянно находился за миллиметр от 342 статьи Уголовного кодекса, которая дается просто так. Не в такой безопасности я был, как мне казалось.
Очень впечатлила история очередного политического, которого к нам привели в камеру. Он рассказал, как его жена на референдуме сфотографировала бюллетень с двумя крестиками. И ее арестовали за это. В телефоне нашли фото с протестов, где она была вместе с мужем на проезжей части. Мужа пригласили в РУВД и оттуда не выпустили. Понял, насколько близко это все дышало мне в спину.
На пятый день суток решил, что надо уезжать. Раньше представлялось, что если что-то начнется в мою сторону, то узнаю об этом заранее и будет пространство для маневра. Теперь понимаю, что это не так работает: может утром «упасть» дверь в квартиру, и ты окажешься невыездным не просто из Беларуси, а даже из комнаты, которая пять на шесть.
«НН»: Почему поехали в Вильнюс?
НБ: Здесь много моих друзей. Показалось, что в Вильнюсе будет проще. Ехать недалеко, билеты недорогие. И я могу продолжать здесь работать онлайн.
«НН»: Как близкие отреагировали на ваш отъезд?
НБ: Близких у меня немного. Сестра, тетя, родители моей жены. Понятно, что это все печально. Но они меня поддержали. Родители мои давно развелись. С папой я виделся все реже и реже, а мать умерла, когда мне было 15 лет.
Я вообще хочу сказать, что близкие задержанного переживают больше, чем заключенный. Родные в абсолютном незнании. После многих историй о пытках, избиении это для них стрессово. А я же знаю, как я себя чувствую, что я жив и почти здоров.
«НН»: Как ваша жена восприняла идею с переездом?
МБ: Жена переживала это не первый раз. Меня раньше задерживали в 2020-м. Тогда я вышел на площадь в Бобруйске, это было 10 августа, после выборов. Получил одни сутки. И тогда еще та система пыток, которая есть сейчас, до Бобруйска не дошла. Я пережил это совсем легко, а для жены моей было сложно.
В этот раз принял решение, что, если она будет не готова уезжать, я постараюсь подобрать какие-то слова, расскажу ей все ужасные истории. А жена думала, что если я вернусь, это она будет меня убеждать, что нам надо уезжать.
«НН»: Когда вы поженились?
НБ: В августе 2020-го. Буквально через неделю, когда я вышел с первых суток. В общем это смешная история. Когда меня первый раз задержали, она не могла узнать, где я, потому что была просто моей девушкой, а не женой. Таков юридический момент. Формулировка была такая: «Тебя, скорее всего, еще когда-нибудь задержат, поэтому давай поженимся, чтобы я имела право узнать, где ты». Такое стратегическое решение.
«НН»: Хотите вернуться?
НБ: Я мечтаю вернуться не просто в Беларусь, а в родной Бобруйск. Еще до 2020-го в голове была мысль, что «каб любіць Беларусь, нашу мілую маму, трэба ў розных краях пабываць». У меня был план, что я смогу где-то за границей получить новый опыт, чтобы его привезти в родной Бобруйск. По сути мой план свершается, только не совсем из-за моих желаний, а из-за обстоятельств.
Когда смогу вернуться? Я делал раньше прогнозы. В 2021 — м я сказал, что к лету, к годовщине, все закончится. Больше прогнозы не даю. Хочу верить, что до конца этого года. Но где-то в голове есть мысль, которую я не хочу осознавать, что могу не вернуться никогда.
«Нравится, как белорусский язык ощущается во рту. Чисто такая полуфизическая штука». Об учебе, Бобруйске и языке
«НН»: В одном из интервью вы говорили, что вам нравится тот факт, что у вас нет высшего образования, но при этом вы самодостаточный человек. Почему с образованием не сложилось?
НБ: В последние два года школы я понял, что не люблю формальное белорусское образование. Мне посчастливилось познакомиться тогда с неформальным вариантом. Это было в еврейской тусовке.
Сидеть и пытаться выучить килограммы текста, чтобы потом их просто пересказать, даже необязательно их понимать, зачем? А еще я не знаю, куда хочу идти. Может, я столяр, а может, философ или космонавт. Не решил.
Тогда думал, что если еще буду учиться на бюджете, то потом надо отрабатывать на государство, а если платно, то платить деньги, которых у меня на тот момент не было. И не скажу, что есть сейчас, чтобы отдать их за образование в Беларуси. Когда мне исполнилось 18 лет, пошел работать администратором в тайм-клуб в Бобруйске. А в 2021-м переехал в Минск и стал вести тикток.
«НН»: Кем мечтали стать в детстве?
НБ: Археологам. Мне нравились динозавры и Индиана Джонс. И у меня в голове это идеально совпало. А потом я познакомился с белорусскими археологами, и ни один из них не был похож на Индиану Джонса. Теперь я не уверен, что хочу быть археологом.
«НН»: Когда начали говорить по-белорусски?
НБ: В июле 2019-го, а любовь пришла в процессе. Язык меня манил достаточно давно.
Нравится, как белорусский язык ощущается во рту. Чисто такая полуфизическая штука. И это было с детства. Помню, как еще в пятом классе подбивал свою сестру разговаривать по-белорусски. Тогда знал несколько слов, получилась трасянка. Вспомнил этот момент уже в сознательном возрасте.
Еще в тайм-клубе, в котором я работал в Бобруйске, были курсы «Мова Нанова». Сначала они проходили для меня фоном, но потом какая-то часть начала откладываться в голове. Словарный запас стал накапливаться сам собой. Тогда разговаривал по-белорусски только с друзьями, близкими, а через пару месяцев начал везде. И вести социальные сети тоже.
«НН»: Получали фидбек на то, что разговариваете по-белорусски?
НБ: Периодически. Самое приятное было, когда человек не просто проявлял какое-то внимание, а также отвечал по-белорусски. Негативных моментов не было. Был случай, когда меня не поняли просто. Тогда ответил по-русски.
«НН»: Как думаете, почему в Беларуси мало людей разговаривает по-белорусски?
НБ: Скорее всего, это связано с удобством. Говорить по-русски требует ноль сил, а чтобы по-белорусски, нужно бороться с собой, перейти социальную границу. И не бояться, что на тебя могут посмотреть, как на дурака.
Сейчас говорить по-белорусски еще страшно с политической точки зрения. Я с административной частью своего пятнадцатисуточного хостела разговаривал по-русски. Не хотелось получить от них лишнего внимания. Хотя язык — мое оружие, но его я там припрятал. Поэтому понимаю людей, которые сейчас боятся говорить по-белорусски в жизни. Это выбор, который сделать непросто.
«НН»: Когда последний раз были в Бобруйске? Какое впечатление тогда оставил город?
НБ: Ровненько перед отъездом. Это старый друг, с которым ты всегда рад увидеться. Но раньше, когда встречался с ним, он был такой радостный, искренний, обнимал тебя, а сейчас он выглядит приболевшим. Он все еще пытается улыбнуться тебе, но видно, что у него какие-то мешки под глазами. Но это все еще мой кореш.
«НН»: А Минск?
НБ: С Минском мы так и не слюбились. Я не знаю почему. Просто не мой город. Я чувствую, что с ним я уже ничего не могу сделать. Он очень крупный организм, а Бобруйск един. Город, который я могу одеть, причесать, научить чему-то. И вот он уже образованный, красивый. В общем из Бобруйска в Минск я уезжал по работе. Проще было участвовать в проектах, видео.
«Белорусскоязычный контент зачастую замыкается сам на себе». Про тикток, трэвэл-блог и любимые города
«НН»: Как начали снимать тикток?
НБ: Первый был на «Годна М'юзік». Тогда просто пригласили в проект. Блогерское начало — на ютубе.
Последний штрих, который привел меня к белорусскому языку, — это человек, который зашел в тайм-клуб, где я работал. Он белорус, в Бобруйск из Москвы приехал. С ним начался разговор, что очень не хватает контента на белорусском языке в интернете, что живем под оккупацией российского медиапространства. Пришли к выводу, что ничего не мешает начать такой контент делать. Записали подкаст «Брудныя словы». Он был на трасянке. Потом завели ютуб-канал. И стали снимать видео о зданиях, которые изображены на еще старых банкнотах. Первое было про театр оперы и балета.
Потом я уже самостоятельно снимал видео о том, как я лежал в психиатрической больнице. Во время медкомиссии в военкомате меня направили туда на четырнадцать дней. В итоге там решили, что непригоден в армию. Я еще тогда выглядел иначе: у меня было много пирсинга, длинны ногти голубого цвета. Сейчас понимаю, насколько это хорошо, что не могу служить в армии. Пусть я и потерял возможность управлять машиной.
«НН»: У белорусскоязычных тиктокеров есть свои особенности, различия?
НБ: Белорусскоязычный контент зачастую замыкается сам на себе. Если ты делаешь его по-белорусски — значит это об истории, культуре, литературе. Например, я подписан на мужчину, который ведет аккаунт на белорусском языке, но он просто ремонтирует велосипеды и рассказывает об этом. Без внимания, без привязки к тому, что он белорусскоязычный. Я не говорю, что о культуре, истории или литературе — это плохо. Отлично. Просто когда ты рассказываешь только об этом, получается замкнутый круг.
Белорусский язык — это средство коммуникации. На нем можно разговаривать о чем угодно. Пока язык остается чем-то недосягаемым, что страшно загрязнить, у нас будут проблемы с его употреблением.
«НН»: На каких белорусскоязычных тиктокеров посоветуете подписаться?
НБ: Сейчас тикток исчез в России. Природа очистилась. И белорусскоязычные видео регулярно появляются в ленте. Так у моего друга, например. Он говорит, что таким образом подписался на более ста белорусскоязычных аккаунтов. Советую подписаться на @dziahel, кандидата исторических наук, автора подкаста «Так склалася гістарычна»; @ssstashkevich, она рассказывает о литературе; на Алесю Гурскую; @vitaju_vital, который исследует белорусский характер; на тикток-аккаунт Лизы Ветровой; @deadmetaler — это он о велосипеде рассказывает. Конечно, на @hodnamusic.
«НН»: Как выбираете музыку для тиктока?
НБ: Сначала у меня был список групп, которыми я лично интересовался и хотел поделиться. И также был второй список, о чем стоит рассказать. Не все из него мне нравилось. Какое-то время просили людей писать нам в комментариях, какими группами стоит поделиться. Оказалось, что их в Беларуси тысячи. Не все белорусскоязычные, но они есть. После стали делиться треками.
У нас есть позиция, что мы не будем снимать отдельные тиктоки про Макса Коржа, Ляписа, Вольского и N.R.M. Это такие четыре гиганта, которых все знают. Рассказывать людям, которые заинтересованы в белорусской культуре, об этом бессмысленно.
«НН»: Как создавался тревел-блог «Бусь Беларусь»?
НБ: Это было очень кайфовое время. Утром просыпаешься, собираешься, куда-то едешь, читаешь информацию о месте, чтобы рассказать ее на видео. Есть жизнь, а есть съемки. Это такое личное ментальное и физическое состояние. За время проекта побывал в разных новых местах, получил много новых знаний. Снимаем несколько дней, а воспоминаний как за месяц. В итоге сделали десять видео.
«НН»: Какой ваш любимый город?
НБ: Любимый, конечно, Бобруйск. Кроме него — Мозырь и Пинск. Приехал в Мозырь, и мне показали город люди, которые в нем живут и которые его очень любят. А это важно. Меня удивило, когда оказался в каком-то лесу. Открываю карту, а я в городе. В Пинске понравилась пешеходная улица и Речной вокзал. А еще было солнечно, я выпил хороший кофе. И может быть, это все и повлияло.
«НН»: Теперь тревел-блог о Беларуси делать не получится. Чем планируете заниматься?
НБ: Были мысли на второй сезон «Буся» — покататься по белорусским местам за пределами страны. Но еще не знаю, получится ли. А так буду продолжать вести тикток «Годна М'юзік». Здесь я не привязан к месту.
«Наша Ніва» возобновляет сбор донатов — поддержать просто
Читайте также:
TikTok-блогер Никита Белевич вышел на свободу после 15 суток ареста
Тиктокеры запустили тревел-блог «Бусь Беларусь»: о стране, людях и местах, которым хочется дать буську
