Как убить часть женщины 63

Я был зачат где-то в ноябре 1977 года. В июле 1978 г. родился, в августе того же года получил свидетельство о рождении, в 1996-ом — паспорт. Вопрос: когда я стал человеческой личностью? Иначе говоря: в какие периоды моей жизни меня можно было со спокойной совестью убить как не-человека?

1. Кто имеет право «называться людьми»

Ольга Шпарага в статье « К проблеме аборта: философский взгляд " метко обозначила центральный пункт несогласия между сторонниками и противниками запрета абортов: когда начинается человеческая жизнь?

Мнение, что человеческая жизнь начинается от зачатия, госпожа Шпарага отнесла к разряду «религиозных», а право на аборт обосновала тем, что «ни у ученых соответствующего профиля, ни у философов нет единого мнения [относительно момента начала жизни человека]». Сама автор упомянутой статьи предложила два критерия «бытия человеком»: разумность и телесная целостность. Присмотримся к этим критериям.

Неясно, что здесь имеется в виду под «разумностью».

Имеется в виду актуальная разумность (состояние интеллектуальной активности), или потенциальная разумность (возможность выполнять умственные действия)? А при любой интерпретации: каким образом установить, что Х на каком-то отрезке времени — «не разумен» (а значит, его можно убить), а на другом отрезке — разумен (а значит, убивать нельзя)? Чуть дальше госпожа Шпарага констатирует, что «разумность неразрывно связано с телесной цельностью…», но эта констатация вовсе не проясняет понятия разумности, зато порождает массу дальнейших вопросов: что такое «телесная целостность»? Почему она такая ключевая в определении «разумности»? И почему именно эта концепция разумности-цельности положена в основу определения критерия бытия или не-бытия человеком?

Насчет «разумности» и «телесной цельности» — что ж, будем честными: среди ученых и философов нет консенсуса относительно того, что такое разумность и цельность. Таким образом, выяснив, что запрет убивать нерожденных детей — это чисто религиозная позиция, следовало бы разобраться, а запрет убивать, например, несовершеннолетних, или инвалидов в любом возрасте, или психически больных — это не противоречит секулярной вере?

Из критериев автора «К проблеме аборта…» не следует ничего определенного относительно момента появления человеческой личности. Следует разве что следующее: не знаем, когда кандидат на человека становится человеком.

2. Вера в существование человека

Давайте приглядимся к различным императивам, направленным на защиту человеческой жизни:

(1) Не убивай евреев [ведь евреи — люди];

(2) Не убивай кулаков и буржуев [ведь кулаки и буржуи — люди];

(3) Не убивай крепостных крестьян [ведь крепостные крестьяне — люди];

(4) Не убивай негров [ведь негры — люди];

(5) Не убивай белорусов [ведь белорусы — люди];

(6) Не убивай иммигрантов [ведь иммигранты — люди];

(7) Не убивай сторонников абортов [ибо сторонники абортов — люди]. Добавим к этому перечню еще несколько, немного другого типа:

(8) Не убивай сирот, вдов и бездомных [потому что они — люди];

(9) Не убивай старых людей [потому что они — люди];

(10) Не убивай инвалидов и психически больных [потому что они — люди];

(11) Не убивай новорожденных детей [так как они & mdash, люди].

На данный момент в секулярным мире, как кажется, царит довольно устойчивый консенсус насчет обязательности императивов (1) — (11). Правда, насчет последнего — (11) — дело не такое ясное.

Не так давно в авторитетном журнале «The Journal of Medical Ethics» была опубликована статья биоэтиков Минервы и Джубилиани, в котором они заявили, что новорожденного ребенок не может считаться человеческой личностью в полном смысле слова, таким образом, родители должны иметь право решать, убить этого ребенка, или оставить его жить.

(12) Не убивай человеческих эмбрионов [ибо человеческие эмбрионы — люди].

В чем проблема с императивом (12)?

Секуляристы хором отвечают, что проблема в том, что обосновательный тезис (который тут размещается в квадратных скобках) имеет религиозный характер, что это объект веры, а вера, мол, должна иметь частный характер. Меня, как философа, интересует здесь методологическое вопрос: откуда знаем, что императивы (1) — (11) базируются на знаниях, а императив (12) — на вере? А еще: разделение «вера — знание» или «религиозное — научное» вообще пригоден для констатации типа: «х является человеком»?

Все перечисленные здесь императивы, от (1) до (12) основываются ни на чем ином, как на этической вере. В биологическом плане все перечисленные выше категории живых существ (евреи, белорусы, буржуи, бомжи, сироты, человеческие эмбрионы и т. д.) относятся к виду homo sapiens, но для всех ли признается право называться людьми — это уже вопрос этической веры, моральной зрелости, смелости, благородства, т. е. вненаучных ценностей. Некоторые отказываются или отказывались признавать людьми классовых врагов, другие — евреев, еще кто-то — новорожденных детей.

И дело здесь не в том, они не владели или не владеют соответствующими знаниями. Проблема в том, что они не верят в существование человека: то ли в еврее, или в негре, или в крепостном крестьянине. Неверие в существование человека в утробе матери — проблема точно того же типа.

3. Презумпция невиновности и презумпция человечности

Не буду оригинальным, если отмечу, что ярлык «религиозный» во многих секулярных средах выполняет примерно такую ​​же функцию, что ярлык «буржуазный» в советском (кстати, насквозь секулярным) дискурсе.

Если не хватает аргументов или не хватает интеллектуальных сил для дискуссии, то зачастую очень удобно охарактеризовать иное мнение как «религиозное» (или, еще лучше, в сочетании: «религиозно-консервативное»), чтобы поставить точку и уклониться от дальнейшей дискуссии.

Такой подход замечается и в ходе дискуссий вокруг абортов. «Наделение человеческих эмбрионов человеческой достоинством — это чисто религиозная позиция». Сказав это, некоторые чувствуют себя избавленными от необходимости дальнейшего размышления и попытки критически осмыслить сказанное ими самими. А такое осмысление здесь очень нужно. Ведь если кто-то отказывается признать образование зиготы как критерий начала человеческой жизни, то обязан представить и обосновать альтернативный критерий. А поскольку цена возможной ошибки чрезвычайно велика (жизнь человека!), то этот критерий должен соответствовать строгим условиям: а) должен быть четким и однозначным не в меньшей степени, чем критерий образования зиготы б) должен содержать ясный ответ на вопрос, по каким причинам существо С к моменту М считается не-человеком, а с момента М — человеком, в) ответ на вопрос, о котором идет речь в пункте (б) должен быть обоснован на 100%.

Противники защиты жизни-от-зачатия уже на этапе (а) имеют серьезные проблемы. «Разумность», «телесная целостность» — такие расплывчатые, податливые к десяткам различных интерпретаций критерии здесь абсолютно неприемлемы.

И тут секулярные идеологи пускают в ход свой любимый «аргумент»: существуют разные взгляды относительно начала жизни человека, значит, аборты допустимы. Почему этот аргумент любимый, догадаться нетрудно: внешне он выглядит как экспрессия либеральной веры. Только вот странное совпадение: этот тип «либерализма» очень любят различные диктаторы, когда заявляют что-то вроде: существуют разные взгляды относительно того, что такое демократия, поэтому не вмешивайтесь в наши внутренние дела, мы имеем право осуществлять свое понимание демократии.

При обсуждения дилеммы человек — не-человек в отношении человеческого эмбриона должны действовать не менее строгие принципы, чем при обсуждение дилеммы невиновен — виновен в контексте юриспруденции.

Как известно, здесь действует принцип презумпции невиновности. Кажется, все согласны, что бремя доказательства лежит на том, кто выступает с тезисом о виновности данного лица (и постулирует лишить это лицо свободы). Представим себе прокурора, который предлагает осудить лицо А на срок десять лет и обосновывает это таким образом: среди экспертов и следователей нет единогласного мнения по поводу того, является ли А невиновным, значит, мы имеем право посадить А в тюрьму.

В ситуации разногласий по поводу того, является ли человеческий эмбрион человеком, презумпция «бытия человеком» имеет безусловное моральное (а должна иметь и юридическое) предпочтение, а не наоборот. Если аналогичная презумпция действует в контексте «лишить свободы — не лишать свободы» в отношении взрослого человека, то тем более должна действовать в контексте «лишить жизни — не лишать жизни» по отношению к невинному и беспомощному человеческому существу. Я лично не вижу оснований для сомнения, что человеческий эмбрион — это человек, но даже если и принять, что нет определенности по поводу того, этот эмбрион — человек, то и в этом случае более рациональным является поведение защитников жизни- от-зачатия. А иррациональными — причем опасно иррациональными — являются те, кто принимают такие умствования: никто не доказал, что Х — это человек, значит, Х можно убить. Бремя доказательства лежит на сторонниках убийства, а не на сторонниках сохранения при жизни. Сомнения (если вообще они чем-то оправданы) насчет того, является ли эмбрион человеком — это не повод для оправдания его убийства.

Минимального сомнения относительно того, действительно ли человеческий эмбрион — не-человек, достаточно, чтобы запретить его убивать.

В то же время, чтобы позволить его убийство, необходима 100-процентная уверенность, что это — не-человек.

4. Аборт как метод освобождения женщины

(13а) Человеческий эмбрион — это часть женского тела…

— эта констатация появляется в тексте госпожи Шпараги основанием для вывода:

(13б) … значит, женщина имеет право убить человеческий эмбрион.

Ну да, в лексиконе расплывчатых понятий (кроме разумности и телесной цельности) не хватало еще одного расплывчатые понятия — части. Чтобы уяснить его проблемность, предлагаю присмотреться, как оно функционирует в различных контекстах.

(14а) Палец — это часть моего тела…

(15а) Человек — это часть общества…

(16а) Жена — это часть семьи…

И сейчас, когда признаем универсальную важность аргумента, соответствующего такой схеме: Y есть частью Х, значит, Х имеет право уничтожить Y, то правомочными должны быть также следующие выводы:

(14б) …значит, я имею право уничтожить свой палец;

(15б) …значит, общество имеет право убить человека;

(16б) …значит, семья имеет право убить жену.

Даже если и согласимся с тезисом (13а) (правда, он требует дальнейших пояснений), то это не означает, что мы можем согласиться с (13б). Недостаточно утверждать, что нечто есть «частью» чего то, чтобы оправдать его уничтожение. Не каждую «часть» можно уничтожать, некоторые части являются чем-то или кем-то большим, чем просто части. Неправда, что в любом случае Тело может произвольно уничтожать и выбрасывать свои «части»; есть ситуации, когда Тело обязано охранять свои «части» и беречь их как нечто ценное само-в-себе.

Есть, однако, что-то информативное и одновременно драматическое в этой формулировке: женщина имеет право убить часть своего тела, что прочитывается почти как: женщина имеет право убить часть самой себя.

Ведь и впрямь: аборт — это не что иное, как уничтожение части женщины, причем весьма существенной и фундаментальной: уничтожение ее материнского измерения. Аборт — это насилие над материнским инстинктом; насилие, в плане физических, психических и нравственных последствий не менее разрушительное и унизительное, чем сексуальное насилие. И если жертвой абортов № 1 является маленькое, беспомощное дитя, то жертвой № 2 является женщина, в лоне которой осуществляется это преступление.

Я не верю, что «право на аборт» делает женщину счастливей, радостней и свободнее. Сомневаюсь также, что «абортоспособные» женщины более эмансипированны и автономны по отношению к мужчинам. Право на аборт фаворитизурует в первую очередь определенный тип мужчин, а именно тех, кто заинтересован иметь в своем распоряжении определенный набор женских тел, которые можно — без обязанностей и мыслей о последствиях — произвольно использовать.

Право на аборт в сознании указанной категории мужчин означает просто минимализацию ответственности за случайные сексуальные приключения с женщинами. Забеременела? Ерунда, мелочь, всегда можешь сделать аборт. Риск для физического здоровья, послеабортивный синдром, риск бесплодия, моральная травма — все это не касается мужчин; расплата за аборт ложится, как правило, на плечи женщины.

Согласен с тем, что в прошлые века права женщин во многом нарушались, как согласен и с тем, что нарушались права пролетариата в XIX веке. Но не соглашаюсь с тем, что «право на аборт» имеет для женщин освободительный характер — примерно по тем же причинам, по которым не считаю, что «диктатура пролетариата» означала освобождение пролетариев.

В разные эпохи и в разных религиозно-культурных контекстах были и есть женщины, которые вели и ведут себя действительно автономно по отношению к мужчинам, которые не позволяют пользоваться собой, высоко ценят свой женское и человеческое достоинство. И сегодня, среди активистов pro-life — огромное количество таких женщин. Они понимают, что в борьбе против убийства зачатых детей, борются одновременно за свое достоинство. Борются за то, чтобы женское тело было объектом уважения и любви, а не инструментом удовлетворения мужских прихотей. Вот такие женщины действительно сильны, способны, в случае необходимости, поставить мужчину на место и эффективно заявить о своих женских и человеческих правах.

***

Так случилось, что — статистически — подавляющее число защитников жизни зачатых детей находится внутри христианской общины. И это один из тех моментов, когда действительно хочется гордиться принадлежностью к этому сообществу. Деятельность движений pro-life тем более заслуживает на уважение и солидарности, если обратить внимание, что такая деятельность обычно означает выбор нонконформистской позиции, необходимость сопротивляться прессингу среды и доминирующей идеологии, требует смелости и моральной решимости.

Тем не менее, нужно помнить, что круг христиан и круг защитников зачатой жизни не совпадают. Есть христиане (в том числе и католики), которые оправдывают либо и поддерживают практику абортов, с другой стороны, существуют агностику и атеисты, которые выступают за защиту жизни человека от самого зачатия. Процент этих последних очень мал, но они есть. Немало противников абортов также среди представителей нехристианских религий, особенно иудаизма и ислама.

Всех защитников жизни зачатых детей объединяет вера в ценность жизни каждого человека, объединяет глубокая нравственная боль, тревога за будущее гуманистических традиций и неприятие селективного гуманизма, который выборочно защищает права человека.

Петр Рудковский

Хочешь поделиться важной информацией анонимно и конфиденциально? Пиши в наш Телеграм