«Муж был оптимистом: если таких, как ты, будут задерживать, то это уже Оруэлл»
Инна из минского микрорайона Сокол. Во время протестов на их доме красовалась надпись «Я/МЫ 97 %» и бело-красно-белый флаг. Женщина говорит, что многие из активных соседей, как и она, уехали. Но хватает и тех, кто остается.
«Они хотят увидеть своими глазами то, что случится с властью. Одного из наших наблюдателей недавно признали политзаключенным.
Притом что он не был особо активным после избирательной кампании, занимал осторожную позицию — и все равно это его не сберегло. Его забрали из дома, что-то нашли в телефоне и предъявили обвинение в организации действий, грубо нарушающих общественный порядок.
Дома атмосфера депрессии и страха. Мои подруги-активистки плохо спят ночью. Они слушают машины, которые останавливаются у них под домом. Разговоры у нас получаются невеселыми», — признается Инна.
Инна была независимым наблюдателем на выборах.
На ней самой было девять протоколов и штрафов на 2,5 тысячи долларов (выплатить их помогли фонды). Инна пропустила только один марш, на Куропаты, — накануне ее задержали в Гродно, куда она поехала поддержать работников «Гродно Азот». Свадебное платье после того задержания женщине так и не вернули.
«Нагло стырили под честное слово офицера, — улыбается и рассказывает, как было: — Начальник ИВС пришел ко мне в камеру с коллегами и сказал, что им нужно сфотографировать платье и после его отдадут. А я была не в нем — только в леггинсах и куртке на голое тело. Они подловили момент, когда я платье сняла и положила под шконку.
Три мужика стоят перед тобой и просят: «Пожалуйста». Говорю: «Дайте мне слово офицера, что вы ее вернете». «Да, даем слово». И все, больше платье я не видела. Суд приобщил его к материалам административного дела. Насколько я знаю, она должна год храниться, после вещи уничтожают.
Сразу как вышла из ИВС, купила еще одно платье. Нашла на рынке б/у, похожее по силуэту».
Последний разговор с милицией у Инны был в декабре 2020-го.
«Позвонил следователь: «У нас было совещание в РУВД, посвященное исключительно вашей семье. Вы не успокаиваетесь, и начальник сказал, что хватит жалеть. Вам нужно экстренно снять флаг с дома и чтобы вас не слышно было, иначе добром не закончится».
У меня тогда ребенку младшему еще не было трех лет. Мне в кошмарах снилось, что его куда-то чужие люди заберут. Я завела с мужем разговор на тему, что нужно уехать. Муж был оптимистом. Он считал, что если таких, как я, будут задерживать, то это уже Оруэлл. «Ты кипишуешь», — говорил он.
На следующий день нас с мужем пригласили в РУВД — писать объяснительную насчет флага на доме. На всякий случай собрали с собой универсальный пакет с вещами и небольшим пайком. Мы не признавались, кто флаг повесил. Тогда замначальника РУВД сказал: мужа на Окрестина, оформляем.
Вместе с мужем Андреем.
Сотрудники стушевались. До сих пор они же сами говорили, что поскольку у меня дом частный, то флаг на нем — это законно. Они вообще относились ко мне якобы по-дружески: это не мы, это форма, мы просто выполняем приказ.
Муж меня обнял и на ухо сказал: «Уезжайте, я буду сидеть спокойно, зная, что вам не угрожают». Я четыре дня собирала вещи. Понимала, что меня могут прослушивать, поэтому всем звонившим громко говорила: Я собираюсь ехать в Украину, и не дай бог на границе что-то случится, платье им цветочками покажется.
До границы меня сопровождал папа на второй машине, чтобы на случай задержания забрать детей».
Мужу тогда дали 13 суток. Через месяц он приехал к семье. Полгода ездил туда-обратно, так как работал в Беларуси. А потом стало страшно возвращаться, репрессии не заканчивались, и он остался в Украине.
«Решили купить старенький домик и его реставрировать»
Сейчас семья живет в селе в 70 километрах от Киева.
«Мы посчитали, что неизвестно, когда мы вернемся, а отсутствие твердой почвы под ногами для семьи с детьми — это сложно. Сегодня у тебя есть деньги снимать квартиру, а завтра нет, и что ты будешь делать в чужой стране? Поэтому мы решили купить старенький домик и его реставрировать», — делится Инна. Так они со съемной киевской квартиры переехали в кирпичный дом на 80 «квадратов».
Подсчитали, что вложили в его ремонт больше, чем отдали за покупку. Но все равно выгодно, так как дом по возвращении в Беларусь можно будет продать. Разобрались с коммуникациями, сделали одну комнату, заканчивают ремонт санузла и кухни. На участке Инна посадила сакуры и магнолии.
Муж ее работает менеджером дистанционно, поэтому в город ездить ежедневно не надо.
Жизнью в селе Инна довольна. Ее дети ходят там в школу и садик.
«В школе 70 учеников, в каждом классе проектор стоит, современные компьютеры. Сейчас неделя дистанционки, все работают по зуму. Садик в соседнем селе в трех километрах. Не хуже чем тот, что был у нас в Соколе. Недавно там ввели изменения по питанию. Компоты, чаи делают без сахара, убрали батон, только злаковый хлеб оставили. Почти убрали соль, зато добавляют в блюда приправы. Нет свинины в детском меню, только курица, говядина и рыба.
В Украине развит частный бизнес, поэтому в нашем селе на тысячу жителей три магазина, включая строительную. А в соседнем селе есть кафе. Если чего-то не хватает, можно заказать по почте.
Здесь еще была медицинская реформа. Пять сел объединены в округ, в каждом есть амбулатория со своей специализацией. В нашем селе — гинекология, есть аппарат УЗИ. В соседнем — стоматология, в третьем — хирургия».
Инна ведет столярский блог, который начала еще в Минске.
«Декрет и не такое с жинчинами делает!» — смеется Инна, которая раньше никак не была связана со столяркой (до рождения ребенка она имела ИП по сдаче квартир посуточно, а по образованию — менеджер управления персоналом и психолог семейных отношений).
— «Когда женщина во время декрета берет в руки лобзик, это терапия.
Для деятельного человека декрет — существенное сужение собственного мира. Вдруг в какой-то момент остаются только пеленки и постоянное шумовое воздействие. И для меня способом уйти от этого было заняться деревообработкой. У нас тогда как раз ремонт закончился, мне нужна была куча вещей из дерева, а цены на них высокие.
И в тоже время сам процесс: ты надеваешь шумоподавляющие наушники и слышишь только звук отдаленной пилы или шлифмашинки. И никто не кричит «мама». Это же чистый кайф. А для мужа это весомый аргумент: жена занята, конечно, я посижу с детьми».
«Я не в эпицентре, но каждый день помню, что дома идет война»
Ее жизнь с переездом не сильно изменилась, замечает Инна. Она по-прежнему занимается любимым делом — улучшает пространство вокруг себя, делится в блоге, как это сделать быстрее и дешевле, и на этом зарабатывает.
«Единственное, что невозможно заполнить, — ощущение Родины, справедливости и близких людей рядом», — говорит Инна.
Героиня признается, что год пила антидепрессанты и работала с психологом.
«Я думала, что сталинские репрессии невозможно повторить: люди же уже другие, более образованные, технологичные. Для меня эта страшная сказка ожила, и осознать себя в ней было сложно. Как жить в этом новом мире? Поиск ответов занял у меня полтора года.
Просто жить дальше у меня не получалось. Репрессии происходят прямо сейчас, как я могу радоваться? Это у меня вызвало ужасное внутреннее противоречие.
Ответ я нашла в военных книгах. На части территории Советского союза не было прямых военных действий, но люди там четыре года жили в состоянии, что где-то идет война, эмоционально были вовлечены.
Словосочетание, которое вытащило меня, объяснило, как жить дальше, — это «идет война». Каждое утро я просыпаюсь с этим ощущением. Я не в эпицентре, но каждый день помню об этом.
Читаю новости как сводку с фронта, без травматизма, как было раньше. И знаю, что придет момент, когда мне из домохозяйки придется превратиться в активного человека. Потому что я не перевернула страницу».
От весны Инна не надевала свое бчб-платье. На марши в Киеве она уже не ходит. Говорит, это стало слишком трудно психологически. Для нее время цветов истекло.
«Я радикализировалась. Считаю, что наш путь к воле лежит через большие жертвы, чем нам хотелось бы.
Я из тех, кто очень боится насилия, смерти. Но жалею, что на момент тех событий у белорусов зубы еще не отросли.
Наш код выживания — терпи, молчи, головы не поднимай. И это обосновано многими вещами. Мне очень жаль поломанные судьбы, матерей, которые сидят и чьи дети растут без них. Это цена нашей беззубости. Хотя в тот момент не могло быть иначе. Не было у нас тогда воинов. Но возможно, мы переродимся».
Читайте еще:
Протестовавшую в свадебном платье оштрафовали более чем на 2 тысячи рублей
«Прошлись за ручку по коридору десять метров — это чудо просто!» Невероятная история Яны и Валерия Оробейко, которые поженились в колонии
