«На всех дверях висят флаги Z, а в кабинетах два портрета — Путина и Лукашенко». Бывший политзаключенный рассказал, что увидел в коридорах ГУБОПиКа
«Я перестал быть человеком, я стал номером в карточке», — описывает мужчина время, проведенное за решеткой.
Костя Высочин — системный семейный психолог, гештальт-терапевт, был задержан в 2021 году, 11 дней провел сначала на Окрестина, потом четыре месяца в СИЗО на Володарского. Решением суда был приговорен к трем годам ограничения свободы в исправительном учреждении открытого типа. Константин успел покинуть Беларусь, переехав жить в Вильнюс к своей семье.
Его историю записал проект «Политзек». Приводим некоторые выдержки рассказа.
«В жизни я всегда боялся трех вещей: армии, тюрьмы и нищеты. Я всегда понимал, что буду делать все возможное, чтобы не попасть в эти места. Тюрьма для меня была подобна смерти, именно так я к ней относился, понимая, что заключение будет невыносимо для моей психики. Это антисвобода в полном понимании этого слова. Представляя, что такое по каким-то причинам может случиться, я видел выход оттуда только один — самоубийство. Это абсолютно естественно — выйти таким способом. Так я думал.
В день моего задержания у меня не было ни тревог, ни предчувствий, что произойдет нечто плохое.
Мне позвонили с незнакомого номера, я ответил (рабочая привычка) и мужской голос оповестил, что моя машина была замечена на месте аварии, ее нужно осмотреть для освидетельствования. Ну, надо и надо, что тут скажешь. Машина стоит во дворе, приезжайте после обеда. Конечно, я понял, что это все не просто так.
Но была какая-то надежда, что этой встречи удастся избежать. Вышел выгулять собаку, Инна с сыном еще спали. Правда, оделся потеплее, подумав, а вдруг задержат? Телефон взял с собой, но предварительно его выключил. Хотя надо было его смыть в унитаз.
Во дворе меня уже встретили. Ребятки в черном, в бейсболках с красно-зеленым флагом спереди. Очевидно, не гаишники. Мне в лицо сунули телефон с фотографией, на которой был я на марше, попросили узнать самого себя и проследовать с ними. Вот и все, избежать самого большого страха в моей жизни уже не удастся. Забавно, что, понимая это, я решил все же закончить начатое, а именно: выгулять моего пса.
В квартиру мы вошли тоже все вместе. Инна, увидев три черные фигуры, сразу все поняла. Заплакала. Герман же спросил: «Это дядя фу-бе»? Я кивнул. Герман уже в свои три года знал и понимал, что происходит. Всех мужчин в милицейской или военной форме он так и называл «дядя фу-бе».
Они забрали вещи, в которых я был запечатлен на фото, сорвали флаг бчб со стены, и повезли меня в ГУБОП на Интернациональной. В то самое здание, которое было когда-то ГЕСТАПО. Ничего не меняется…
В ГУБОПиК разговаривали уже иначе. Оскорбляли, кричали, унижали.
Что поразило, на дверях всех кабинетов висят флаги Z, а в кабинетах два портрета — Путина и Лукашенко.
Меня завели в подвал. Показать пыточную. Страшное место. Грязное, вонючее, заблеванное. В арсенале шокеры, дубинки, наручники. Показывая эту комнату, они ржали. Им было весело, они упивались своей властью.
После со мной провели политинформацию, рассказав мне, какой я враг народа и все в таком духе. Одно радовало, что не было физического насилия. Просто угрозы: не строй из себя героя, пыточную ты видел.
Потом меня отвезли на Окрестина.
С того момента я перестал быть человеком, я стал номером в карточке. Там больше не существовало Кости, Константина, моей фамилии. Есть просто номер и все.
Самым трудным во всем этом для меня было видеть свой страх. За свои 47 лет полагал, что в жизни мне уже нечего опасаться. Это все осталось в прошлом, сейчас, уже будучи взрослым, я защищен. А тут я заметил свой страх. Я опасался сокамерников, не зная, что от них ожидать. Боялся «мусоров», осознавая свою беззащитность.
К сожалению, заключение меня изменило. Когда меня выпустили под подписку до вступления приговора в законную силу и этапирования в место отбывания наказания, я осознал, что стал иным. Ощутив себя вне застенков. У меня изменились ценности, ориентиры, представление о себе. Вещи, которыми я напихивал себя в социуме, в тюрьме вообще не важны. То, каким меня замечали другие люди, это желание нравиться другим, быть одобряемым и заметным. Там это все неважно.
В тюрьме ты важен как функция. Твоя ценность определяется передачей, которой ты делишься с сокамерниками. Пишут тебе множество писем — ты имеешь авторитет.
Можешь договориться с легавыми на равных, чтобы камере было хорошо, а не за себя лично — тебя уважают. В тюрьме важна полезность именно в этих условиях. А кем ты был до этого и насколько был популярен — все это больше неважно.
Я осознал, что ничем не отличаюсь от других людей, я не могу контролировать никакие жизненные процессы. Я песчинка. Нет ничего такого, что меня может защитить от смерти или тюрьмы. Все планы, мечты, амбиции — не имеют никакой цены.
В тюрьме я осознал, как сильно дорожу семьей. Там я мечтал только об одном — увидеться с детьми. Подышать их запахом, обнять их.
Важное, что я понял — свою ценность. И понял ее я через отношение людей, которые переживали за меня, пока я был в тюрьме».
Полностью историю читайте по ссылке.
