Жена Буравкина: Геннадий бы сейчас не молчал
Одна из горячих тем сейчас — вина или не вина белорусов перед украинцами. Об этом активно высказываются украинцы, об этом говорят сами белорусы. А что бы говорил один из патриархов белорусской литературы, поэт Геннадий Буравкин, ушедший от нас восемь лет назад и друзьями которого были не только белорусские, но и русские и украинские писатели.
Более того, его женой стала украинка. У Юлии Яковлевны «Белорусы и рынок» спросили: а что бы делал сейчас Буравкин?
В конце мая было уже восемь лет, как нет поэта и государственного деятеля Геннадия Буравкина. Геннадий Николаевич, хорошо известный преданностью белорусской идее, ценил не только свое, но и чужое. Так, в числе его друзей были украинские поэты Борис Олейник, Ростислав Братунь, Иван Драч, Владимир Коломиец, Роман Лубкивский, Андрей Малышко, Юрий Мушкетик, Дмитрий Павлычко, Петр Перебейнис.
Многие из этих знакомств берут начало в далеких 60-х, когда молодые поэты, без регалий и званий, только начинали знакомиться и переводить друг друга. К примеру, Борис Олейник — тот самый, что потом станет Героем Украины и лауреатом многих государственных и зарубежных премий, писал в предисловии к первой украинской книге Буравкина «Варта вірності»: «…ближе моему сердцу — Геннадий Буравкин. И не только потому, что с ним раньше — почти уже два десятка лет назад — познакомился. Он мне близок и способом мировосприятия, и тематически, и стилем, и стихией стихотворения, и всей органикой неординарного своеобразия».
«Братові моєму…»
Еще одно славное имя — Роман Лубкивский, с которым Буравкина также связывала давняя дружба. Приехав однажды в Брест, Лубкивский тут же сообщил: «Дорогий Генадзь, перші слова, які ми почули в Бресті по телевізору, — це були слова, сказані твоею рідною мовою». А на один из юбилеев Буравкина прислал телеграмму: «Счастлив, что твой день рождения совпадает с праздником чествования великого Каменяра, под солнцем которого мы живем и братаемся» (речь о классике украинской литературы Иване Франко, которого после написания стихотворения «Каменяры» начали называть так же).
И это не было чем-то необычным — уважение и любовь этого литературного поколения не только к своему, но и к соседскому, о чем свидетельствуют многочисленные автографы на книгах, в которых до сих пор звучат эхом искренние признания.
«Вирність побратимства»
Нельзя не вспомнить и Дмитро Павлычко. Геннадий Буравкин писал в статье к 75-летнему юбилею этого пожалуй самого знаменитого современного украинского поэта: «Я помню его молодым — улыбающегося, с умными, внимательными глазами, чрезвычайно темпераментного и обаятельного, любимца девушек и душу дружеских застолий… Помню, как была поражена моя мать, когда я сказал ей, что стихотворение ее любимой «народной» песни «Два кольори», которую она поет всегда по-украински, написал мой хороший друг Дмитрий Павлычко. «Сынок, да что ты говоришь? — ахнула она. — Это же так правдиво все и красиво! Как за всех нас сказал…»
Впрочем, такое уважительное отношение к знаменитому поэту было, конечно, не только у Буравкина и его матери — так же воспринимали его и первые лица Украины. Геннадий Николаевич пересказал мне однажды историю Дмитрия Павлычко о том, как украинский президент Леонид Кучма наградил его звездой Героя.
Это было как раз на 75-летний юбилей. Президент, пригласив поэта в резиденцию, сообщил, что подписал указ о присвоении ему звания Героя Украины. «Ты, мол, будешь удивлен, но я не такой глупый, как вы все представляете, — примерно так говорил глава Украины. — Я знаю, что ты в оппозиции. Но ты был и будешь, а Кучма был президентом, потом — не будет. Был Кравчук президентом — был Павлычко. Был Кучма — был Павлычко. Будет кто-то другой после Кучмы — Павлычко все равно будет. Если будет президент хуже Кучмы, тогда то время, когда я был президентом, будут вспоминать по-хорошему. Будет лучше — оплюют те времена, когда Кучма был президентом. Но кто-нибудь, может, потом вспомнит, что был такой указ о награждении Павлычко, под которым будет стоять фамилия Кучмы. И тогда скажут: «А не такой уж глупый был этот Кучма!»
«Могучая земля»
И даже в мае 2014 года, в свою последнюю весну, Геннадий Николаевич по-прежнему интересовался, чем живет братская страна, ведь как раз тогда разворачивались драматические крымские события. Даже умирая, он все равно мыслями был там. И когда в гости пожаловали поэты Владимир Некляев и Михаил Скобла, которые только что вернулись из Киева, Буравкин прежде всего спрашивал о «неньке-Украине» и о далеких украинских друзьях. В ответ Скобла рассказал о Шевченковском празднике поэзии:
— Столько там было народу — казалось, вся Украина съехалась на 200-летие Шевченко. Море флагов, и желто-голубых, и черно-красных. Украина дышит такой свободой! Никто ее не победит…
— Дай Бог, дай Бог… — повторил Буравкин.
А Некляев с восторгом говорил, какая большая и красивая украинская земля:
— Эти бесконечные степи с холмами…
— Цветет? — спрашивал Буравкин.
— Пышно! Зелень такая…
— Сочная, — подсказывал Буравкин.
— Сочная. Красиво очень и сильно. Сильная земля.
— Могучая-могучая, — охотно соглашался Геннадий Николаевич.
«Украинский зять»
Однако с чего начались буравкинские любовь и увлечение украинской поэзией? Может, оно скрывается в том числе в сердечной привязанности к черкасской девушке Юлии Жадан, которая и стала женой поэта?
Происхождением она из Украины и в детстве жила у бабушки Василисы Алексеевны в Умани. В Беларусь семья переехала после войны. Тогда Юлия Яковлевна впервые и услышала белорусский язык.
А познакомились они во время учебы в университете. Буравкин, сразу обратил внимание на красавицу с русой косой, посвящал ей стихи.
Ее красотой восхищались не только белорусские поэты, но и украинские, которые в шутку называли ее «гуманисткой» (из-за Умани, где она родилась), а Буравкина — украинским зятем. Тому свидетельством, например, автографы знаменитого поэта Ивана Драча: «Дорогому Генадзю Буравкіну, славному білоруському поетові, українському зятю (з привітом Юлі!). З любов’ю. Іван Драч. 14.12.2005. Київ».
Правда, еще долго потом, почти половину жизни, она снила родную Умань и бабушкин дом. Когда же этой зимой началась так называемая российская военная «спецоперация», она ежедневно утром до ночи смотрела украинские новости. Смотрела и плакала. И снова, как в детстве, стала говорить по-украински.
— Это шок и отчаяние, и боль за Украину, и боль за Беларусь, — говорит Юлия Яковлевна каждый раз, когда звоню ей, и на вопрос, что сделал бы в эти дни Буравкин, отвечает: — Одно знаю точно: Геннадий не стал бы молчать. И потому, что любил Украину, и потому, что живы некоторые из его украинских друзей. Но прежде всего потому, что война — та еще, прошлая мировая, постоянно жила в его памяти. Она не только прошла через его творчество — она была в его судьбе. Геннадий из собственного опыта знал, какой это ужас и боль — война.
