«Сейчас мы тебя в автозак к жирным закинем». Как сложилась история молодых людей со страшной фотографии, которая облетела всю страну
Два года назад, в первые дни августовских протестов, вышел номер белорусской «Комсомолки» с фотографиями жертв насилия силовиков. На главной из них лежит избитый, синий парень, возле него стоит девушка в белой спецодежде.
На обложку «КП» попало фото Tut.by, подготовившего репортаж из больницы
Два года назад Алексею Курачеву, которого вы увидели на том фото, было 20, его тогдашней девушке Марии Строцевой — 21. мы расспросили у молодых людей об истории того снимка и о том, как они живут сейчас.
Часть 1. Лёша
«Все, кто были в автозаке, начали меня лупасить дубинами, берцами»
Впервые на митинг Алексей попал в 2019 году — это были протесты против интеграции с Россией. В 2020-м он стоял в очередях на Комаровке, когда собирали подписи за независимых кандидатов, выходил на акцию, когда задержали Виктора Бабарико. Был в городе и в дни после выборов. Вечер, после которого парень оказался в больнице, — 12 августа.
Последний день сбора подписей за независимых кандидатов. Алексей —первый слева в первом ряду. Фото: Tut.by
«Вечером направился к «Риге», там мы перекрыли с другими ребятами дорогу. Чуть позже нам передали сигнал, что к нам едут менты, и мы ушли, ментам было некого ловить. Во дворах пообщался с разными ребятами, тоже нашими, и собирался уже идти домой, но увидел большую колонну и понял, что не могу не присоединиться к ней.
Пошел дальше с колонной, пел песни. Шли от «Риги» до «Комаровки», потом по улице Веры Хоружей, повернули в сторону Парка Дружбы народов. Когда дошли туда, я прокричал, чтобы шли к бульвару Шевченко, так как там узкая улица, дворы, и силовикам будет трудно устроить хапун. Но какой-то крепленый тип прокричал мне в ответ, мол, нам не надо туда, пойдем в сторону «Макдональдса» на площади Бангалор. К нему присоединился еще один, также предложил идти на Бангалор, хотя было понятно, что мы там уже шли и там могут быть менты.
Впереди колонны ехали велосипедисты, и один из них предупредил, что перед нами на пути оцепление. Люди начали разбегаться, я тоже побежал во дворы. В какой-то момент увидел, как со стороны улицы в мою сторону бежит большая толпа людей, понимаю, что там, наверное, хапун. И одновременно с этим по тропинке очень медленно идет девушка-блондинка.
Спросил ее, не приехали ли менты, она молчала. Опять переспросил ее, и тут сзади на меня навалились: «стоять, с…ка, руки за спину!» Отвечаю: окей, я не сопротивляюсь. Где-то промелькнула серая куртка, похожая была на том идиоте, что сказал идти к площади Бангалор — видно, подсадной.
Прибежали несколько омоновцев, мне сразу прилетело по спине дубиной и ногами в лицо. Меня взяли под руки и повели вдоль дома, люди из окон кричали омоновцам: что вы делаете? Те отвечали, что мы якобы скоро начнем им коктейли Молотова в окна кидать, а люди в ответ: какие коктейли Молотова, вы посмотрите, какой он худой!
Они вели меня и говорили, мол, зря я сегодня им попался. Привели меня к улице, забросили в автозак.
У меня была косичка, и они прокричали про меня, что якобы похож на п***ра. Поставили меня на колени и отрезали волосы, бросили их на пол. Положили лицом в пол и сказали кушать волосы, я ничего не отвечал, они тогда мне: ну ладно, клади их в карман.
Все, кто был в автозаке, начали меня лупосить дубинами, берцами. Их был полный автозак. Я кричу, они задают вопросы. Не важно, что отвечаю, они бьют дальше. Читают мои переписки, спрашивают: «Что ты другу пишешь «Спокойной ночи», ты что, педик?» Один из них приставляет дубину мне между ягодиц и говорит: «Хочешь, я из тебя сейчас петушка сделаю?» Ответил, что не хочу.
Они били меня дальше и спрашивали, зачем я туда приехал, кто мне заплатил деньги и кто мой координатор. Отвечал им, что мне не платили и координатора у меня нет, я просто читаю NEXTA. Спрашивали меня о моих контактах и все били по одним и тем же местам: по ногам, жопе, зажимали голову между берцами.
Все это время мы куда-то ехали, и тут внезапно остановились. В автозак зашел какой-то крепкий мужчина в штатском и начинает со мной беседовать. Говорит: «Леша, у тебя есть два варианта — хороший вариант и вариант, когда я тебя оставляю с этими джентльменами. Сейчас буду задавать тебе вопросы, отвечай на них искренне. Кто твой координатор?» Ответил, что у меня нет координатора, я читаю телеграм-каналы. Тот мужчина не согласился: «Я тебе не верю. Кто тебе заплатил?» Говорю ему, что мне никто не платил. Он мне: «Что, тебе город наш не нравится?» Нормальный город, но тот человек явно не был в Барселоне.
Меня вытолкнули из автозака, и какой-то человек в камуфляже у меня что-то спросил. Я уже был сильно побит, у меня не было сил отвечать, и тогда он со всей силы меня ударил в ухо. У меня начала кружиться голова.
Это все было недалеко от стелы. Меня подвели к группе мужчин в форме, я рассказал им, что делал тем вечером. Меня выслушали и сказали: «Сейчас мы тебя к жирным закинем». Меня подводят к другому автозаку, из которого постоянно доносились крики, и я вижу, что там избивают парня, просто делают из него отбивную. Меня бросили в конец автозака.
Когда они закончили с тем парнем, ко мне подошел омоновец и со всей силы ударил меня в лицо берцами. Подошли другие, растянули меня на полу и начали бить по тем же местам, по которым били в первом автозаке. Я начинаю визжать, боль просто невыносимая, а деться никуда нельзя, так как они очень сильно меня зажали. Бьют, снова бьют, я перестаю кричать и начинаю понимать парня, который говорил, что у него уже нет сил кричать. Я лежу и молчу, И тут силовики спрашивают: «Лешка, ты тут?» Ничего им не отвечаю, и они говорят друг другу, мол, вырубился от болевого шока. В итоге выбросили меня на землю из автозака.
Ко мне подошли несколько человек, кто-то нашел у меня пульс и сказал другим, что я жив. Услышал какие-то странные звуки, позже понял, что они стреляли какими-то пульками возле меня, чтобы в случае, если я притворяюсь бессознательным, я выдал себя. Но я был уже настолько избит, что мне было все равно.
Меня полили водой, вызвали скорую. Положили на носилки, занесли в машину скорой, и тут к медикам подошел какой-то силовик и начал им рассказывать, якобы мне заплатили очень много денег и какой я негодяй. Медики ему ответили, что это не их дело. Силовик ушел, мне что-то укололи и я уснул».
«Лежал в Польше один и думал, что умру, задохнусь»
«Проснулся в реанимации. Ко мне подошла врач и предложила дать интервью, чтобы все видели, что со мной сделали. Я согласился. Потом рассказывал бабушкам в больнице, когда ходил на снимки, те обсуждали между собой, какой Лукашенко негодяй.
Алексей и Мария. Фото: Tut.by
Я лежал в той больнице. В какой-то момент у меня началась очень высокая температура, так как были сильно повреждены мягкие ткани, весь был синий, а такие травмы приводят к сильному отравлению организма, так что мне кололи антибиотики. У меня был также сломанный палец, так как закрывался руками от ударов, было сотрясение мозга. Палец позже оперировали.
Потом лежал дома. Меня навещали друзья, приезжали разные репортеры. Поехал в Польшу в санаторий, познакомился с классными белорусами, которые также пострадали от силовиков, но заболел ковидом и месяц пролежал в квартире, которую мне сняли знакомые семьи. Был там один, никак не мог выздороветь, тем более что у меня еще астма есть. Думал, что умру, задохнусь. Звонил врачам, просил: «Помогите мне, пожалуйста, я не могу дышать!» А они просто сбрасывали мои звонки, потому что у них каждый день появлялись тысячи своих больных.
В какой-то момент решил, что поеду домой, что бы ни было. Когда прилетел из Польши, меня задержали в аэропорту, спросили, что делал за границей. Перелистали все мои учебники из биофака, где я учился, хотели там что-то найти, но через полтора часа отпустили. Дома мне сразу стало лучше, но тут узнал, что есть видео, где я перекрываю дорогу, и что я прохожу как свидетель по делу.
Стало понятно, что спокойной жизни мне не будет. Вылетел в Россию, оттуда поехал к своей тогдашней девушке, она меня приютила. Потом мы поехали с ней в Украину, где жили у друзей, там со мной начала заниматься психотерапевт, что мне очень помогло. Я начал учить английский, поступил в польский университет, где буду изучать биоинформатику. С девушкой, Машей, мы разошлись, так как понял, что нам не по пути.
Алексей сейчас. Фото собеседника
Сейчас я бы поговорил с теми омоновцами, как-то пристыдил бы их. Мораль может выглядеть относительным явлением, ты ее воспринимаешь по-разному в зависимости от того, в какой группе ты находишься и какие там нормы.
Среди силовиков то, что они делают, считается хорошим, но весь их мир очень быстро ломается, если задать им правильные вопросы.
Если они на три секунды отойдут от своего привычного способа мышления, то окажется, что не нужно так делать, как они делают. И в тюрьму их отправил бы, вот и все».
Часть 2. Маша
«Давно понимала, что Лукашенко — тот человек, который неизвестно почему насилует всю страну»
«Я учусь в американском университете, но весной 2020 года вернулась в Беларусь из-за ковида. Вскоре после этого, где-то с мая, начала ходить на протесты. Уже тогда мы с подругой гуляли с белыми цветами, ведь есть же известные слова, что цветы лучше пуль.
Конечно, уже тогда было страшно, и это нормально. Понятно, что если ты видишь сильных людей в черном, стоящих в один ряд, это не очень безопасно. Но при этом была какая-то уверенность, что город наш, было как-то спокойно. Это было то время, когда силовики уже пытались пугать протестующих, но не было неадекватных избиений.
Я была очень вовлечена в происходящее, подписывалась за независимых кандидатов, следила за всеми событиями, много рассуждала.
Знаю с детства людей, которые относились к Лукашенко или нейтрально, или положительно, но я очень рано узнала, что эта система — про насилие. Знала о репрессиях в Советском Союзе, о Куропатах, о ГУЛАГе, через который у меня прошла часть семьи, понимала, что Лукашенко многое повторяет с тех пор.
То есть я давно понимала, что Лукашенко-тот человек, который неизвестно почему насилует всю страну, человек некомпетентный, жестокий, завистливый. Поэтому, когда протесты начались, я могла только сказать: ничего себе, наконец-то! Давайте уже начнем что-то со всем этим делать.
На выборы я шла в майке с картиной [Хаима Сутина] «Ева», в белорусской народной юбке и с белой лентой. Кажется, все понимали, за кого я буду голосовать, и я видела по глазам, что большинство людей в очереди проголосуют за того же человека.
Конечно, я проголосовала за Тихановскую, сфотографировала бюллетень — по-моему, сделала это неправильно.
Мария Строцева. Фото собеседника
Знала, что что-то будет происходить в тот день, но не знала, что. Ожидала, что будет фальсификация выборов, но и что люди выразят свое недовольство, так как оно было повсюду, оно не могло просто исчезнуть.
Вечером несколько часов мы ждали, пока вывесят результаты голосования на участке, но их все не вывешивали. В итоге приехал ОМОН, вывез [избирательную] комиссию и попугал людей.
В те, первые ночи я выходила в город, но не была там, где людей наиболее сильно избивали. Помню, как мы все переживали, как нам звонили близкие люди из других стран по мобильному, хотя это и дорого, и спрашивали, что у нас происходит. Люди в городе смотрели друг на друга растерянно, в воздухе как будто было что-то разлито».
«Тогда было ощущение, что силовики могут беситься, но при этом ничего не сделают»
«Утром 12 августа я вышла на самый первый протест с цветами на Комаровке. Просто увидела, что там собираются женщины, и внутри себя поняла: надо идти. Жила тогда совсем близко у рынка, поэтому просто открыла шкаф, нашла там белую одежду и пошла на протест. Там было очень много подруг, даже те, с которыми я все лето не могла встретиться.
У меня есть ощущение, что в том, как мы там стояли, было какое-то достоинство и бесстрашие, внутренняя сила. Вокруг ездило очень много ментов, подъезжали автобусы и подходили силовики. Мы смотрели им в глаза, понимали, что они могут начать нас поливать водой и вязать, но мне в тот момент не хотелось от них убегать.
Они нас испугались, потому что им было непонятно, что с нами делать. Ну что ты сделаешь с женщинами в белом с цветами? Потом они придумали бить и сажать, но тогда было ощущение, что они могут беситься, но при этом ничего не сделают.
Вечером 12 августа, когда мой тогдашний парень Леша не вернулся домой, я поняла, что что-то происходит, человек просто исчез. Не могла ничего сделать и была вынуждена просто ждать, и где-то в 6 утра узнала от его мамы, что Леша лежит в реанимации.
Не знала, что это значит, ему же и позвоночник могли поломать. В реанимации тогда работала знакомая семьи, и она передала, что все не так критично, тогда я немного успокоилась. Тогда мне еще нужно было идти в британское посольство, чтобы подаваться на визу, так как должна была ехать учиться в Шотландию, и у меня сохранилось фото, которое мне сделали в посольстве. Обычно же как-то волнуешься, дадут тебе визу или нет, а у меня по тому фото видно, насколько мне было все равно.
Затем я поехала в реанимацию, и мне разрешили пройти к Леше. Думаю, в тот же день пришли люди с камерами. Я не очень хотела, чтобы что-то публиковали, но Леша захотел все им рассказать, и так появилась та статья.
Потом я ездила к Леше в больницу, продолжала выходить на протесты. Есть известное фото, где мы с подругами, перед Красным костелом, стоим прямо перед ОМОНом. Тогда испытывала большую злость на силовиков, так как избили дорогого мне человека. Мы сумели разговорить парня из ОМОНа, заставили его снять маску.
Фото: Ирина Ареховская / Белсат
В сентябре я уехала из страны, чтобы учиться в Шотландии. В октябре задержали папу [поэта Дмитрия Строцева], и было очень страшно за его жизнь. Чувствовала себя беспомощной из-за того, что кто-то, кого я очень люблю, находится в руках этих людей. Страшно боялась, что ему не передали лекарство для сердца, хотя у него и нет каких-то болезней, которые бы угрожали жизни. Когда приехала домой, чувствовала, что меня трясет.
Леша приехал ко мне в Шотландию, болел там, я его лечила. Потом мы несколько месяцев провели в Украине. Далее поняли, что нужно ехать в Польшу, и какое-то время жили там у друзей. Потом Леша занимался поступлением и учил польский язык, я к нему иногда приезжала.
Осенью 2021 года я вернулась в Америку, потому что мне нужно было продолжать учебу. Когда началась война, поехала на непродолжительное время в Польшу. Сейчас я снова в США, учусь. С Лешей мы расстались где-то полтора месяца назад, он так пожелал.
О чем я сейчас мечтаю? Очень хочется, чтобы закончилась война. Так же знаю, сколько у нас в Беларуси офигенных людей, и желаю, чтобы у них была свобода делать что-то творческое. Мне очень интересно посмотреть, что бы мы все могли сделать, если бы имели такую возможность.
Что бы я сказала сейчас омоновцам? Кажется, мне не о чем с ними беседовать. Просто хочется, чтобы они уже оказались в той тюрьме или психбольнице, куда их направят [в какой-то момент]. Ненависти у меня к ним нет, но это разрушенные, несчастные люди, их жалко. Это не значит, что нужно им все простить и отпустить их с миром, они опасны для общества.
Это люди, которые явно столкнулись в жизни с каким-то насилием. Они с ним не справились, и еще попали под манипуляцию, а потом сделали свой выбор и приняли насилие. Так и получилась эта убогая картина».
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬЭтот фотограф снимал Площадь Перемен (и не только). Вот 10 его снимков и их истории
Эти ребята снимали обувь на протестах — вот что случилось с ними потом
