Про силовиков, которые смотрят его эфиры, про дуэт с Левчук, о родном Октябрьском, о ситуациях, когда не до шуток, и о личной жизни — Паук рассказал в большом интервью.
«Если «майбах» народный, дайте хоть посмотреть»
«Наша Нива»: Почему решил звонить чиновникам, военным?
Андрей Паук: Мы и раньше, когда в Октябрьском жили, заставляли чиновников выходить в люди, делали их работу публичной. Ведь их задача — прятаться.
После того как мы эмигрировали, мы потеряли непосредственный доступ к информации — и остались только прямые линии. Сначала звонили только в свой район, а потом поняли, что есть же и другие чиновники.
Многие считают, что я пранкер. Но это издержки работы. Если чиновник ведет себя нормально, дает адекватную информацию, тогда и тебя это не забавляет. А если он включает дурака, то происходят, как они называют, провокации. Для них ответить на вопрос, любят ли они Лукашенко, очень сложно.
«НН»: А где оказывались нормальные чиновники?
АП: Был адекватный чиновник в Комитете государственного имущества, у которого я спрашивал об автопарке Лукашенко.
Говорю ему: «Если «майбах» государственный, могу ли я покататься на нем? Если народный, дайте хоть посмотреть».
Он, видимо, сам с удивлением для себя открыл, что, если имущество государственное, народ имеет на него право.
«НН»: Кто тебя удивил?
АП: Гродненская прокуратура: там тетенька ответила, что у нас можно быть оппозиционером, старалась держаться пристойно. А Геннадий Казакевич (заместитель министра внутренних дел. — «НН») затушевался.
А так ничего не удивляет. Эти социальные инструменты испорчены. Чиновники просто роботы, подчиняющиеся политической воле сильнейшего. У них нет своей мысли, отвечают пропагандистскими клише. Если не знают, что отвечать, сами спрашивают: «А вы как думаете?»
«НН»: Ты говорил, что в Министерствах тоже смотрят твои прямые линии.
АП: да, Невера (заместитель председателя Гродненского облисполкома. — «НН») мне во время звонка говорил: «Я смотрю, у вас здесь живой эфир идет». Но он смелый, отвечал на вопросы. Силовики смотрят. Я когда звонил, они упоминали некоторые передачи.
Это не просто забава. Это информация, которая ляжет в архив будущих судебных процессов.
«НН»: Когда чиновники бросают трубку — это неудивительно. Но почему некоторые беседуют с тобой, зная, кто ты?
АП: Наверное, самолюбие чиновничье: «Вот я на посту 10 лет, кому ни скажу, все меня слушаются. И тебе, Паук, докажу сейчас».
Они не видят фактов пыток, убийств, захвата власти. Режим к этой гражданской войне десятилетиями готовился, а общество —нет. И оно не хочет никакой войны.
«Слава богу, что интернет появился — нашел себя»
«НН»: Что такое белорусская провинция?
АП: Это безысходность, разваленные колхозы, затюканные люди. Именно об Октябрьском — это депрессуха и безнадежность.
«НН»: Как ты не спился в таком случае?
АП: Я не спился, потому что у меня нет кайфа, когда я пьяный. Я стресс большой испытываю, когда свой организм не могу контролировать. По молодости кое-что пробовал, но это мне никак не понравилось. Ты теряешь время в никуда. Какая польза от того, чтобы пить? У меня настроение от алкоголя не появляется.
«НН»: Просто в деревнях, райцентрах из-за этой серости довольно многие выбирают вариант напиться.
АП: Это государственная политика такая. Они предлагают: спивайтесь и принимайте действительность, какой она есть.
«НН»: Как тебя занесло в дом детского творчества?
АП: Я работал в лесхозе станочником, потому что до этого учился в гомельском техникуме на специальности «Технология и дизайн мебели». А поступал я в медицинский — хоть куда шел, лишь бы в армию не попасть. Не поступил. Через дорогу был техникум. Я умел рисовать, поэтому подал документы туда. Поэтому и вышел из меня такой специалист — ничего не умею. Меня эти деревяшки никогда не интересовали.
Распределения после учебы не было, я поехал обратно в Октябрьский. Там пошел в лесхоз, думал, каким-нибудь мастером буду. Нет, поставили станочниками. Все, что я делал полтора года, — перекладывал тарную дощечку.
Когда я работал с мужиками, это вдохновило меня на то, чтобы жизнь низов, бытовуху показывать. Это очень интересно. Я тогда создал в «Одноклассниках» группу и какие-то пасквили писал. Людям это нравилось. У меня стиль — доносить информацию через провокацию, сарказм. Чиновники особенно болезненно это воспринимали. Я тогда подумал: вот, придется вам считаться с единственным на район блогером.
После лесхоза пошел в дом детского творчества, потому что уже надоело. Соседка попросила меня устроить. Я руководил кружком живописи.
Слава богу, что интернет появился — нашел себя. А так и правда, только спиваться остается. У меня два образования, и ни одно не сгодилось.
«НН»: Второе образование — это что?
АП: БГУ, биоэколог и учитель биологии. Тогда было такое время, что я огорчался, что у меня нет высшего образования.
«Из Москвы звонили: «у вас есть аэродром? Мы сейчас прилетим»
«НН»: Клип «Я из деревни», который порвал интернет, — как он появился?
АП: В доме творчества ты работаешь в рамках цензуры и идеологии. Там всегда проходят какие-то конкурсы. Когда я работал руководителем художественного кружка, я за детей рисовал и отсылал работы. Я вообще не хотел с детьми работать, это такая ответственность: ты должен их научить чему-то, родители смотрят на тебя как на авторитетного человека.
И один раз проходил конкурс для подростков «Я лидер». Там надо было представить какого-то лидера мыслей. Я уже на то время был хороший специалист, в том плане, что все по мультимедиа мог. Там тетки ничего не умели, а ты уже в фотошопе научился коллажи делать, имеешь цифровую камеру, на хромакей снимаешь — золотой человек! Только что непослушный.
Я принес стихотворение. «Бесплатно подгузники и распашонку тому, кто родил два и больше ребенка», — что-то такое набросал. «Ну нет, это несерьезно», — говорят в доме творчества. Я предлагаю: дети сейчас любят рэп, поэтому, если хотите завладеть их вниманием, нужно что-нибудь в этом стиле сделать. И под рэп запихать им в мозги нужную информацию.
Была тактика — показать, что лидеры — это пионеры. Нашли послушную девочку, которая сделает все, что скажут взрослые. А у меня в тот вечер возникли в голове строчки: «Я активистка БРПО, что будет с отчизной мне не все равно». Пошел с этим спать. На утро тетки говорят: «Давай дальше, про деревню, ледовый дворец». И стало интересно, что ты в эти слова можешь крамолу вложить.
Было сложно их убедить, что «Жить стало легче и веселее» надо оставить. «Где-то это было», — говорили они про этот сталинский лозунг.
Написали, я скачал минусовку бесплатную. Позвали эту девочку. И на этапе записи настолько разошлись! Я ей: давай «Я из деревни» скажи, «Даешь стабильность». Результатом тетки были довольны: «Класс, через две недели на конкурсе в Мозыре покажем».
«НН»: И никто из них не понял, что это стёб?
АП: Ну да. А что тут такого? Там ни к чему не придерешься. Они же этой идеологией кормили всех. Я, наверное, больше не переплюну этот успех.
Потом, когда выстрелило, они собирали какое-то чуть ли не при президенте совещание, решали, что делать. Никто не знал, как на это реагировать. Вроде все так, как по телевизору говорят, но смешно и бессмысленно. И решили, что нужно поддержать это. Сделали еще несколько дурацких клипов, якобы это дети нафантазировали.
Скандал, а я ликую. Идеологическая диверсия удалась.
Я же этот ролик на своем канале сначала опубликовал. Прихожу в один из дней в дом творчества, там все с круглыми глазами сидят: «Нам звонят из всех структур». С НТВ из Москвы звонили: «У вас есть аэродром? Мы сейчас прилетим».
Говорят мне: «Удаляй ролик». Я побоялся — удалил на всякий случай.
«НН»: А что за история, когда тебе не разрешили признаться в любви на городской площади?
АП: Когда я стал ИП, меня начали душить. Я фото на документы делал, социально значимая услуга для района, арендовал комнату, и меня оттуда вытиснули. Стал принимать клиентов в своей квартире. Это было неудобно: клиентов стало меньше, а потом я вообще закрылся. У меня не было работы, и уже родился ребенок.
В августе 2017-го проходила педагогическая конференция в городе, и я вышел с плакатом «Возьмите паука на работу». Мне назначили штраф за пикетирование.
И после этого я стал писать заявления, чтобы провести массовое мероприятие по признанию в любви к жене. Хотел посмотреть, как реагировать будут. В исполкоме ответили, что нет нормативов, регулирующих это массовое мероприятие. Я вышел на площадь и признался в любви. Меня за это не наказали. Так а в чем тогда разница? И то, и то было без разрешения райисполкома.
Потом в Гомель писал. Там тоже сказали, что не регламентируется. Писал в Минск — там не разрешили на Октябрьской площади стоять. Сказали, что есть другие места для пикетирования. Я еще судился с ними — проиграл, конечно. Но пошел и всё равно признался в любви на Октябрьской площади. Мне за это ничего не было.
Никто не ухватился за этот кейс. Так же можно было выйти тысяче человек, майки БРСМ, а все змагары. Ну и что ты будешь с ними делать, дубасить? Сейчас это, конечно, не работает, а раньше власти лицо старались держать. Я тогда еще в ОГП был, предлагал это Лебедько. Никто не захотел — все серьезные политики.
«Из октябрьского ИВС когда-то сбежали преступники, поэтому сейчас задержанных возят в Калинковичи»
«НН»: Перед прошлогодними выборами тебя задерживали. За что?
АП: Жена была наблюдателем, и я снимал, как она зачитывала комиссии претензию. Составили протокол за хулиганство. Меня с 7 августа посадили в Калинковичи на 15 суток, но просидел я 10, выпускать стали всех.
«НН»: А в Октябрьском нет ИВС?
АП: Был, но оттуда когда-то сбежали преступники, и теперь задержанных возят в Калинковичи. А тогда в Калинковичах евроремонт месяц как провели, и меня привезли в почти уютный домик. Правда, стола не было и не выводили гулять. В принципе, с комфортом время провел. Никто меня не трогал.
«НН»: Насколько помню, ты потом улетел в отпуск и решил не возвращаться.
АП: Да. Вышел я из ИВС, сестра жены раздобыла горячие путевки в Египет. Я не хотел ехать, но теща всё отправляла, упертой оказалось. Я успел еще на ябатькинский митинг сходить поснимать — было стрессово среди них находится, человек 600 согнали.
На отдыхе мы уже узнали, что нас начали травить. Создали в социальных сетях группы «Антипауки». Я со Стрижаком проконсультировался, тот сказал: лучше не возвращаться.
«НН»: В Вильнюс, выходит, приехал только с плавками?
АП: С летней одеждой и купальными принадлежностями. А потом уже вещи привезли подписчики. Но мы думали, что вернемся в 2021 году, победим. Теперь уже не мечтаю почти и не хочу в Беларусь, пока там Лукашенко. Или, если его не будет, там может быть российский ставленник.
«НН»: На позитивный сценарий ты не надеешься?
АП: Позитивный сценарий будет, когда люди станут массово этому сопротивляться. Это оккупационная власть, и тут надо как на войне. Готовы ли мы погибать за новую власть, которая будет, может, и не лучше этой? Белорусы не готовы.
«После того как женился, перестал верить, что есть счастливые семьи»
«НН»: В ютубе ты такой балагур. А вне ютуба?
АП: На самом деле я сейчас депрессивный, минорный человек. Много стрессов испытываю. После ковида еще и спина стала болеть. Короче, невесело мне.
«НН»: Ты в разводе?
АП: Да.
«НН»: Просто ты Олю называешь женой.
АП: Первой (улыбается). Мы по-настоящему развелись, но многие думали, что это ради юридических тонкостей. Разлад у нас семейный, есть такое. Мы вообще жили отдельно в Беларуси. Сейчас такое не можем себе позволить, живем и работаем вместе.
«НН»: Как удается сохранять дружеские отношения?
АП: Жизнь семейная показала, что лучше дружить, чем ссориться, потому что дети у нас есть. Это компромисс такой. Я вообще после того как женился, перестал верить, что есть счастливые семьи.
Я прожил в семье, где мамка — диктатор, а отец — тихий алкаш. Отношения — это всегда работа. И ты понимаешь, что не готов к ней. Тоже изъян образования — надо людей готовить к семейной жизни. Очень сложно это. Если бы всё знал, может, и не женился бы.
«Нет повода, над чем смеяться, ситуация страшная»
«НН»: Как вы с Маргаритой Левчук познакомились?
АП: В Вильнюсе сформировался концентрат активистов, политических деятелей, с которыми я в Беларуси, может, и не встретился бы. Тут Левчук приехала. Я о ней особо не знал. Предложил: давай боевых песен напоём. Она скептически к этому отнеслась.
А потом начался локдаун коронавирусный, ее концерты отменялись. И они с продюсером вспомнили мое предложение, «Калядачкі» сделали. Зрителям зашло. Я предложил сатирой заниматься. Маргарита задумалась, мол, это не ее: не к лицу оперной певице исполнять какие-то балаганные песни.
А потом Азарёнок выпустил «Накажи их, Боже». Маргариту это зацепило: «Давай их спародируем». И это выстрелило. Впоследствии дело на Мотолько завели. А у меня «только Мотолько» год в голове сидело. И тут как раз повод.
Когда ты смеешься над злодеями, это очень им обидно, по их репутации бьет.
«НН»: Легко ли было с Маргаритой поладить?
АП: Очень легко. Я не воспринимал ее как оперную диву, только потом разглядел. Она харизматичная, яркая, веселая. И профессионал — когда записываем песню с ней, все быстро получается.
«НН»: Были ли идеи, от которых она отказывалась?
АП: Были. Про Чемоданову не захотела петь.
Теперь мы уже натешились этим. Не хочется заниматься. Я толкал идеи и рифмовал, а теперь нет повода, над чем смеяться, тем более ситуация страшная. Как уж тут веселиться?
«НН»: От чего тебе грустно?
АП: От того, что Беларусь — страна-тюрьма. Людей сажают, в карцер кидают, они там здоровье теряют. А для тебя хороший повод, чтобы сделать карьеру в шоу-бизнесе. Ну такое.
Я перестал следить за новостями провластных каналов, за тем, что сказал Лукашенко. Ведь для них важно, чтобы их пропагандистские выступления смотрело как можно больше людей и возмущалось. А я, как блогер, знаю, что чем меньше обращаешь внимания, тем меньше это работает. Они же специально провоцируют, всякую дичь закидывают.
Чиновникам это тоже не нужно. Но они служат — такая у нас вертикаль. Не так Лукашенко страшен, как те люди, которые готовы подчиняться.
Я когда начал в 2014-м воду баламутить, остальные говорили: «Ты молодец, но мы из-за угла посмотрим». А если бы нас таких Пауков 30 было в районе? Это такое сообщество, с которым нужно считаться. А когда ты один, то думают, что проплачен. Не могли поверить, что есть смелый, отчаянный человек, который просто так это делает.
«НН»: Как тебе кажется, кем бы ты мог работать в Беларуси, если бы оппозиционеров не щемили?
АП: Если бы меня режим разглядел, принял бы под свое крыло, я бы был хорошим идеологом. Но не думаю, что долго. Я бы устроил какую-нибудь диверсию на высшей ступени. Невозможно жить в сюрреализме.
Люди хотят жить в реальности, тогда у тебя психика нормально работает. А если существуешь в такой системе, от которой срывает крышу, ты не знаешь: так по законам нам жить или по понятиям? У нас так: у кого монополия на насилие, тот и справедливость.
