«Согласилась переехать во Вроцлав только потому, что здесь открылась «Пьяная вишня», — шутит Ника под этим фото в соцсетях
«Наша Ніва»: Какой круг ада на пути от «товарищ доктор» до «пани лекарка» оказался для тебя наиболее сложным?
Ника Сехович: Изучение языка, скорее всего. Когда готовишься к переезду, разумеется, овладеваешь хотя бы базовым уровнем — и после смены страны без огромного стресса адаптируешься к жизни, к работе. Я же вообще не планировала покидать Беларусь. Поэтому здесь все начинала с нуля. Раньше Польшу посещала и, как любая белоруска, совсем простые их высказывания понимала. Однако сейчас этих знаний явно было недостаточно. Поэтому положила много усилий, чтобы выйти на уровень не только бытовой, но и рабочей речи.
Кто-то скажет, что бюрократии в Польше тоже дофига. Но она существует в любой стране, какие времена ни припомни. Однако если ты не понимаешь деталей и не имеешь знаний, чтобы их понять и избежать, то адское страдание растет вдвое. Мне понадобился почти год, чтобы довести коммуникацию до адекватного уровня.
Начала еще в прошлом июне на бесплатных занятиях для медиков — курс рассчитывался на 20 часов. В конце октября, после переезда во Вроцлав, начали вместе с моим молодым человеком заниматься с репетитором — и до Нового года могла на бытовом уровне как-то высказываться. Максимально же серьезно взялась просвещаться после Рождества — три раза в неделю. Тем не менее дискомфорт в общении с людьми ушел только с началом лета.
«НН»: Сталкивалась ли после переезда с таким явлением как «культурный шок», если говорить о медицинской системе Польши?
НС: Что уровень жизни здесь выше нашего, слышала от друзей и коллег. Однако одно дело — получать информацию через вторые либо третьи руки, другое — столкнуться с реальностью самой. Так вот, Польшу всегда воспринимала как соседа за забором.
Но насколько мы близки географически, настолько далеки в плане развития. В чем именно? Во-первых, в техническом оборудовании. Во-вторых, в препаратах. И, самое, пожалуй, главное — в отношении администрации к работникам, а также персонала к пациентам и наоборот.
Да, сами поляки, кстати, считают, что у них ужасная сфера здравоохранения.
Могла бы Польша перенять что-нибудь у нас? Как ни странно, но да. Навскидку свежий пример из жизни: во Вроцлаве познакомилась с 40-летним мужчиной, который с молодости страдает от диабета первого типа. Здесь врачи плохо знают такую болезнь: так себе ведут пациентов, не очень способны истолковать какие-то нюансы. Меня это удивило, так как в Беларуси довольно давно и успешно функционируют так называемые «школы диабета». Они есть и в поликлиниках, и при стационарах. И если у человека диагностируют такую болезнь, то сразу же направляют в эти «классы» на «образование». Там подробно учат, как дальше жить, что делать, каким ограничениям следовать.
«НН»: Самое удивительное твое открытие на новой работе?
НС: Отношение ко мне как к человеку со стороны администрации, директора клиники, ординатора (заведующего отделением, если говорить по-белорусски). Они постоянно интересуются, сколько поставить часов работы, чтобы было комфортно, готовы обсуждать нюансы заработка. Очень внимательно относятся к вопросам, которые профессионально поднимаю. Например, могу сказать: «Не пойду туда работать, так как не обеспечили миорелаксантами, которые считаю нужными». И слышу в ответ: «Окей, услышали, приобретем эти препараты — нет вопросов».
Уверена, что так и должно быть. Даже аналогичным образом стремилась работать в Беларуси. Но этот подход у руководства положительных отзывов не вызвал, как и изменения отношения к персоналу.
«НН»: Слышишь ли недоверие со стороны коллег или больных, когда они узнают, что ты из Беларуси?
НС: На самом деле, боялась такого отношения. Но за все время работы в Польше ни разу с ним не сталкивалась. С медперсоналом было немного проще: там люди понимают твой уровень по действиям. А вот с людьми…
Знаешь, самое главное для доктора — наладить контакт с пациентом. Если человек не доверяет, ничего достойного не получится. Поэтому переживала. Во-первых, я довольно молода, тогда как большинство профессионалов здесь в годах моих родителей. А во-вторых, начинать процедуры, рассказывая о них на ломаном польском языке — такой себе способ рекомендоваться… Поэтому ждала как минимум настороженности.
Но все вышло наоборот. Когда признавалась, что родом из Беларуси, пациенты расплывались в улыбках, успокаивали, мол, все хорошо, не волнуйся. Более того, люди в возрасте вообще предлагали перейти на русский язык, потому что немножко его помнили — и хотели упростить мне работу. Такого же, чтобы человек закричал «а измените мне, пожалуйста, доктора на местного», не было вообще.
Наверное, мне еще и с местом работы повезло. Попала в маленькую частную больницу, где коллектив держится уже несколько десятков лет. Они словно семья: сплоченные, помогают друг другу, позитивно относятся. К тому же есть люди, которые в молодости получали образование в Союзе. И они утверждают: советская врачебная школа была на высоком уровне. А поскольку современное белорусское медобразование во многом опирается на базу тех времен, ее воспитанников тоже котируют высоко. Поэтому в свою сторону не испытывала презрения: мол, пожаловала к нам из страны невежд и недотеп.
«НН»: Да, а теперь давай всю правду о гонорарах медиков в Польше. Интересно же, что бы на их претензии Наталья Кочанова заявила…
НС: Анестезиолог — специальность, которая здесь оплачивается выше всех. В моей клинике ставка специалиста такого профиля — 7 000 злотых или чуть более 4 200 белорусских рублей. К тому же есть бонусы за дежурство и за каждый наркоз. Как результат, у специалиста набегает за месяц плюс-минус 15 тысяч (9 тысяч наших). Но это все брутто, до уплаты налогов.
Я пока еще не специалист, а просто врач. И первые три месяца имею право работать только под присмотром. Пойду на повышение только после того как подтвержу диплом и специализацию. Планирую в течение года это сделать — и выйти на зарплату, которую озвучила. Сегодня моя зарплата должна составлять 5 000 злотых (3 000 BYN) на ставку. Но могу еще брать дежурства, что позволит увеличить сумму.
Жалуются ли медики на заработки? Люди моего возраста и моложе оплатой не довольны, так как сравнивают гонорары, отношение, оборудование с тем, которые есть у западных соседей вроде Германии. А вот старшие врачи вспоминают, что еще 10 лет назад все было вообще катастрофически. Медики трудились минимум на трех работах, чтобы поддерживать достойный уровень жизни. И только с помощью забастовок ситуация менялась в лучшую сторону. Как результат, те, кому есть, с чем сравнивать, чуть более благодушно относятся к реалиям 2022-го.
«НН»: Читают ли твой твиттер новые коллеги и знают ли о твоей истории?
НС: Ой, нет, никто за этой соцсетью и постами не следит! Ну, по крайней мере, я так надеюсь (смеется). Относительно «популярности в Беларуси» — историю, почему уехала, знают, да. Все поддерживают, говорят, что я молодец.
Кстати, «герой» по-польски «bohater». И часто слышу это слово в отношении себя после рассказа о том, что делала и к каким последствиям это привело. Здесь я не согласна, конечно, но поляки поступки одобряют и восхищаются смелостью при защите мнения.
«НН»: А какую из мыслей дня нынешнего ты бы сделала магистральной в Твиттере?
НС: Почему вообще начала писать в соцсетях о работе за рубежом? Только чтобы показать, как близко находятся Беларусь и Польша. И натолкнуть людей на мысль, что за соседней дверью есть что-то лучшее. В смысле не для того, чтобы все уезжали из нашей страны. А чтобы поняли: медицина может быть лучше — и должна быть такой.
Мы страны с совместной историей, долгое время шли одним путем развития. И не сейчас ли самое время задуматься, почему Польше удалось перейти на следующий уровень развития, а нам — нет?
Поэтому скажу так. Если человек придет в медицинское учреждение и почувствует жажду жаловаться — не на конкретную оплошность, а на какие-то общие недостатки вроде отсутствия лекарств либо дефицита инструментов, — то сперва стоит задуматься. Ведь это не вина определенного лица, а системная ошибка. И сколько бы писем ты ни прислал, как, кстати, это делали твои предшественники 30 лет до этого, ситуация от жалоб не изменится.
То же касается и медработников. Мы всегда жалуемся на зарплату, ужасные условия труда, скотское отношение администрации. Но делали ли мы что-то настоящее — деяниями, а не бумажками, — чтобы это изменить? Сомневаюсь.
В 2020-м попробовали, пожалуй, впервые за все время — массово и масштабно. Но немножко не получилось. Однако это была попытка сделать это, а не просто жаловаться вслух. И она действительно всколыхнула страну. Может, именно об этом стоит подумать, когда в следующий раз захочется просто поворчать?
