Женщина смотрит по ТВ выступление Владимира Путина
В конце 1980-х Елена Конева работала во ВЦИОМ, а затем основала свой центр маркетинговых исследований в России. После начала войны в Украине Конева создала независимое социологическое сообщество Extremescan, которое провело в России несколько соцопросов о войне.
— Сегодня 100 дней войны. Как за это время изменилось отношение к ней в Украине, в России? Люди больше поддерживают ее или меньше, больше говорят об этом или меньше — есть какая-то тенденция?
— Мы начали измерения буквально сразу после начала войны. Это было 28 февраля. Я сразу скажу о том, что наши измерения, безусловно, являются очень важными и фактически на сегодняшний день почти безальтернативными, потому что основные измерители — это государственные постеры. Это две организации — ВЦИОМ и ФОМ.
Елена Конева
Они публиковали свои данные до конца марта, и после этого публиковать их перестали. Для меня это является таким косвенным признаком того, что вы, безусловно, правы в своем предположении, что какую-то наиболее высокую точку поддержки «военной операции» мы прошли.
И в ближайшее время, как мы и прогнозировали, начиная примерно с июня-июля, эта поддержка будет сокращаться. Она не будет сокращаться фундаментально, но, безусловно, какая-то часть людей, которые поддерживали ее, изменила отношение. Мы готовы увидеть сокращение этой поддержки.
«Поддержка «военной операции» в мае была 64%»
По последним измерениям, которые мы делали в середине мая, поддержка военной операции была 64%. Когда все это началось, через несколько дней после начала войны, она составляла 58%. В начале марта, после введения закона о фейках, она держится на уровне 60—65% и практически не меняется. Очень важно понимать, что эти проценты являются неравномерной массой, это не монолит.
Мы считаем, что примерно 25—27% составляет ядро поддержки. То есть это люди, которые понимают, что происходит в Украине, и, тем не менее, сознательно эту операцию поддерживают.
Все остальные — это периферия, вторичная поддержка. Собственно говоря, именно в этой части в ближайшее время мы ожидаем снижения показателей.
Цифры, которые показывали ВЦИОМ и ФОМ, и даже «Левада-центр», нам кажется, были очень завышенными.
— А если говорить о тех, кто, наоборот, не поддерживает войну, какая тенденция? Сначала мы видели довольно много людей, были какие-то яркие кадры задержаний и протестов. А сейчас такое ощущение, что эти протесты сошли на нет. Как вы измеряете этот процент несогласных в обществе?
— Несогласные у нас измеряются так же, как и согласные. То есть мы задаем вопрос и получаем ответ. По нашим цифрам можно косвенно судить о том, что этот протест никуда не делся.
Вероятно, он выглядит сейчас не столь ярко. По России идет очень много разных акций, очень много флешмобов — если говорить о конкретных единичных акциях. Просто это не так заметно, как, например, когда происходят массовые задержания в центре Москвы.
Репрессивные законы, сначала административные, а потом уже и уголовные дела, безусловно, какую-то часть людей заставляют оставаться дома. Но это ничего не значит. Теперь, может быть, протестующие или потенциально протестующие рассчитывают свои силы, они рассчитывают последствия.
«Я не согласна с тем, что протест затух»
Мы в своем исследовании задаем вопрос: «Вы поддерживаете, не поддерживаете? Если вы не хотите, вы можете не отвечать на этот вопрос». И очень заметен переход людей в эту позицию. Один респондент совершенно точно сказал: «Знаете, спасибо, что у меня появилась возможность не свидетельствовать против себя».
Мы буквально делали эксперимент, и по нашим оценкам, в эту позицию уходит от 12 до 13% респондентов. В самом первом измерении у нас было 23% людей, которые не поддерживали. Сейчас мы получаем 10%, и еще 13% тех, кто говорит, что я не хочу отвечать на этот вопрос.
Мы сравниваем этих людей по их профилю социально-демографическом, по ответам на все другие вопросы. Очень большая их часть — это люди, которые не согласны с этой войной. Вот поэтому я не согласна с тем, что происходит угасание. Вовсе нет.
— А вот вы упомянули о демографическом портрете. От каких факторов зависит поддержка?
— Самый главный фактор — это, безусловно, возрастной, я бы даже сказала, поколенный. Потому что в категории людей от 18 до 34 лет поддержка составляет 46%, а неподдержка уже более 20%. Там же высокое количество отказавшихся от ответа и ответивших «трудно сказать».
Вот, например, есть очень интересная категория: молодые женщины 18—34 лет, у них уровень поддержки те же 46%, уровень неподдержки небольшой, 8%, но у них 41% респондентов, кто отказывается или кому трудно ответить на этот вопрос.
Это значит, что в этой группе очень высока доля тех, кто против, кто готов, наверное, в каких-то обстоятельствах протестовать, но не в этих условиях, не под такими серьезными репрессиями.
Второй параметр, который для нас, для исследователей, был неожиданным, это уровень дохода. Мы предполагали, что чем выше уровень дохода, тем должна быть больше рефлексии, большее пользование Интернетом, разнообразными средствами массовой информации. Но оказалось совсем наоборот.
То есть, если мы возьмем две группы, менее обеспеченных и хорошо обеспеченных, последние гораздо выше поддерживают операцию. А вот как раз люди с низкими доходами — значительно ниже.
Это вполне понятно. Люди просто понимают, что эта компания требует огромных затрат. И, естественно, что все это будет идти за счет социально незащищенных людей.
И есть еще второй параметр — основной контингент солдат, которые там воюют, это солдаты из этих небогатых семей. И богатые находят способ, каким образом сделать так, чтобы их сыновья не попали в армию и, соответственно, на войну.
Еще одна причина поддержки со стороны обеспеченных людей — в том, что многие из них находятся на государственном бюджете. То есть, не только силовые структуры, это любые бюджетники, которые, конечно же, должны держать одну линию с партией, поэтому они поддерживают. Других объяснений я не вижу.
«Война сделана благодаря пропаганде»
Еще один фактор — это потребление средств массовой информации. Если мы выборку делим на тех, кто смотрит телевизор, а таких 70%, и тех, кто не смотрит, даже не обращая внимания на то, какие интернет-каналы они потребляют, разница просто фундаментальная.
Конечно же, эта война сделана благодаря пропаганде, и пока она таковой и остается.
Поэтому ожидать каких-то резких изменений можно в теоретической ситуации, когда изменится медиапотребление, так как нужно понимать, что три с лишним тысячи закрытых источников независимой информации, конечно же, тоже делают свое дело. Те, кто хотят, конечно же, пользуются VPN. Но таких не более 10%.
— А что может изменить расписание сил, уровень поддержки, как вы думаете?
— Мы задавали в одном из исследований вопрос, что могло бы повлиять на ваше мнение? Есть какая-то существенная доля тех, кто говорят, что нет никаких факторов, которые могли бы изменить их мнение. Но самый основной ресурс это, конечно же, информация. Причем, не просто объективная, а поданная через такие каналы, которые внушают доверие.
Государственная пропаганда работает просто очень сильно и очень профессионально. И любые кадры, любая объективная информация, которая сейчас попадает в поле зрения, сопровождается комментариями, что это фейк, что это работа против России, гибридная война. И, конечно же, люди легко идут по этому пути восприятия.
Я не верю в изменения с точки зрения вот этих 30%, которые составляют ядро поддержки. Что касается остальных, то несомненно все зависит от того, что будет происходить внутри страны.
Вот сейчас этот прославленный рубеж — 100 дней, после которого в любом случае объективные изменения жизни будут настолько очевидными, что люди сознательно или невольно будут задумываться: если учесть, что уже число погибших таково, что они уже есть везде.
Я рассказываю одну историю, наверное, уже в пятый раз. Но это очень важно. Женщина 50 лет из Хабаровска рассказывает о том, как она поддерживает операцию. Поддерживает Путина. То есть, просто, как бы сказать, идеальный респондент для государственной пропаганды. Женщина заканчивает интервью, и интервьюер благодарит, пауза, а женщина вздыхает и говорит: «А у моей соседки сына убили. И вообще у нас все больницы в Хабаровске забиты ранеными».
«Россиянам нужна победа, но они не понимают, какая»
Российский народ в очень большой своей части выживает, он до войны и независимо от войны живет очень тяжелой жизнью, и эта жизнь отбирает у них все. У человека есть ресурс сознания, ресурс переживания, внимания и так далее. И этот ресурс он весь нацелен на выживание.
Люди ждут победу, это очень значимое слово в России.
Пусть даже они не понимают, в чем она должна проявляться — будет ли Украина частью России, или только южная ее часть, или только коридор в Крым. Просто это даже неважно. Но сама победа несет такое облегчение, выход страны на другой уровень, который наверняка надеются они, дойдет и до нас, до обычных людей в виде какого-то облегчения жизни, увеличения доходов и так далее.
Это невероятный парадокс, но мы его просто видим в исследованиях очень ярко.
— А вот этот парадокс, когда люди, с одной стороны, поддерживают нарратив, который вызывает телевидение, а с другой, в обычной жизни видят ухудшение. Можно ли ожидать момента, когда люди перебегут, скажем так, от поддержки к протесту?
— Протесты, безусловно, будут. Они просто будут по своей сути экономические, профсоюзные и так далее. Что касается рациональной связки дальнейшего ухудшения жизни с войной, то я думаю, что это будет касаться только очень небольшой части людей, ведь государственная пропагандистская машина, безусловно, готова к этому.
И поэтому уже сейчас, когда мы задаем вопрос о том, какие причины санкций, очень большая доля людей считает, что санкции — это попытка задушить Россию, попытка помешать этим «справедливым военным действиям».
«Для россиян это не война, это «военная операция» и концепция добра»
Еще очень интересный феномен — это война или военная операция. Военная операция воспринимается как концепция добра. Мы попросили российских респондентов отправить виртуальные телеграммы украинцам, не властям, не военным, а именно простым людям. И вы знаете, самый основной контент этих телеграмм был сочувствующим, но сочувствующим очень специфично: «Держитесь, мы скоро придем, мы вас освободим».
То есть, вот эта идея — «Мы туда идем как освободительная миссия» — на самом деле еще присутствует. За годы пропаганды, безусловно, сформирован образ врага в лице Запада, НАТО, США. Сформировано негативное отношение к Украине и сформирована толерантность к войне.
Понимаете, не случайно был введен семантически термин «военная операция». Военная операция — это что-то быстрое, победное. Здесь, кстати говоря, может возникнуть некоторое сомнение, потому что она не получилась скорой. И здесь люди могут уже на эту тему задуматься.
Мы до этого практиковались везде: были чеченские войны, была Грузия, была Сирия, это все подавалось как бы на пользу. То есть в головах людей это уже хорошо уложилось. Поэтому, я думаю, стоит ожидать, что будет ресурс для экономических протестов, но это не будет ресурс для массовых протестов против войны.
