Фото: ТАСС
— Беларусь — пожалуй, единственное государство в мире, где выступление ее руководителя на государственном языке становится определенным событием и вызывает комментарии и вопросы. Ведь Лукашенко делает это очень редко, иногда раз в год. По-вашему, стоит ли задаваться вопросом, почему Лукашенко в этом месяце уже второй раз выступал частично по-белорусски, кому это сигнал и какой?
— Я думаю, это рассчитано не на внутреннюю аудиторию, так как за 2 года репрессий исчезла та аудитория, которая могла бы это «оценить». Все те, для кого белорусский язык имеет важное значение (которые, возможно, до августа 2020 года имели надежды, что власть может изменить отношение к языку, что возможна какая-то белорусизация), сейчас никаких иллюзий не имеют. Да и сам Лукашенко не склонен давать какие-то послабления своим внутренним оппонентам.
Поэтому это рассчитано не на внутреннюю, а на зарубежную аудиторию.
Хотя, я думаю, эти несколько минут на белорусском языке не находят уже никакого отклика ни на Западе, ни на Востоке. Важны действия, а эти ритуальные шаги уже не имеют никакого значения.
— Определенный отзыв был. Когда Лукашенко 2 июля заявил, что ВКЛ — это первое белорусское государство, то известный российский шовинист Гиркин-Стрелков в своем довольно популярном телеграм-канале написал, что «батьку снова потянуло в литвинство» и напомнил, что ВКЛ веками воевало именно с Москвой.
— Лукашенко вынужден крутиться как уж на сковороде, и он находится в такой ситуации, когда, что бы ни делал, всем угодить не может. Я думаю, пассажи о Великом Княжестве Литовском были сделаны, чтобы показать фигу и внутренним оппонентам, и гражданам современной Литовской Республики, сразиться с ними на историческом поле.
В январе было совещание об исторической памяти, и там Лукашенко очень резко критиковал Речь Посполитую, но очень позитивно высказывался о ВКЛ.
Я не думаю, что он воспринимает ВКЛ так, как наше национально-демократическое сообщество. Надо сказать, что ВКЛ воспринимали позитивно и «западнорусы» — как государство, где царила славянская культура и «русский» язык — поэтому это можно повернуть и интерпретировать как угодно.
— Действительно, власть нередко использовала историю исключительно как возможность бороться со своими политическими оппонентами. Это единственная цель?
— Частично да, ведь у этого режима есть очевидная проблема с собственной идеологией, с определением своего «особого» пути. И когда после августа 2020 года возникла проблема легитимности, проблема подавления общества, фактически войны против собственного народа — появилась потребность демонизировать оппонентов. И на государственных ресурсах начали говорить о нацистах, фашистах, нацистской символике. Одновременно изображался образ власти как последнего бастиона перед наступлением фашистской идеологии.
Не думаю, что это на кого-то реально воздействует, даже сторонники Лукашенко любят его не за то, что он «борется с фашистами». Но другого у них нет. Лукашенко довольно прагматичный человек в этом плане, идейные моменты его никогда не трогали, история и идеология для него — исключительно инструмент.
— Почему за все эти годы режиму так и не удалось создать свою идеологию? Ведь все диктаторские власти, от левых до правых, имели свою идеологию: от социализма Кастро на Кубе или опоры на собственные силы, чучхе в Северной Корее — до консервативных и религиозных ценностей латиноамериканских диктаторов или Франко в Испании.
— Для Лукашенко единственной ценностью является власть, а не какие-то идеи. Чтобы создать некую сплоченную идеологию, нужно, чтобы часть населения и интеллигенция, творческие кадры это поддержали. Чтобы была идея, в которую люди бы поверили, хотя бы часть. Как, например, в России, где значительная часть верит в имперские нарративы, в идею «великой России».
В таких неимперских странах, как Беларусь, как правило, такую роль обычно играет национальная идея. Ложится в основу история, культура, язык. Но Лукашенко пришел к власти с советским багажом, с идеями восстановления СССР, с лозунгами, что белорусское общество не готово к независимости. Конечно, в каком тяжелом печальном состоянии находился белорусский язык, который не являлся ценностью для большинства.
Лукашенко опирался на Россию и советские ценности. Творческие люди, которые могли создавать национальную идею, оказались в оппозиции.
Тем временем советская идеология постепенно утрачивала свою актуальность и назначенные идеологи не могли придумать ничего существенно нового и интересного. Одновременно та альтернативная идеология, которую Лукашенко долго душил, росла и усиливалась и стала серьезным вызовом для власти. Пришлось душить ее полицейским образом.
— Сейчас наблюдается уклон в шовинистический российский нарратив, задают тон самые упорно пророссийские пропагандисты вроде Азаренка и Гигина. Это просто необходимая дань Кремлю как главному спонсору минского режима или искренние взгляды этих пророссийских пропагандистов?
— Здесь все в комплексе. С одной стороны, знаки Кремлю. Естественно, приходится давать возможность развернуться тем, у кого есть хоть какой-то огонь в глазах, иначе совсем не было бы на кого опереться.
Известно, что ранее Лукашенко опасался давать слишком много воли этим пророссийским кадрам, которые толкают такую идеологию, но сейчас ему не из чего выбирать. Либо эти, либо никакие. Сейчас у него свободы маневра нет.
— Когда будущие историки будут давать название нынешней белорусской властной системе, какое слово они выберут? Если брать различные описанные в литературе определения и признаки фашизма, то в Беларуси можно найти большинство из них. Раньше белорусский режим называли авторитарным, но последние два года он явно приобретает и определенные тоталитарные черты.
— На этот счет продолжаются споры. Известный историк и исследователь Тимоти Снайдер заявил в соответствующей статье, что в России режим надо называть фашистским. Ему возражают, и довольно аргументировано, говоря, что фашизм — это прежде всего идеология.
А в Беларуси, получается, фашизм без идеологии. Я бы сказал, в Беларуси и России идеология дворовой шпаны. «Иногда не до законов», можно бросить вызов всем процедурам международного права. Культ силы, мы, мол, делаем, что хотим, и никто нам не указ.
Идеология — это когда есть некое видение «светлого будущего», что мы в итоге хотим получить. У Лукашенко здесь никакого нет видения. Разгромили оппонентов, всех посадили — и что дальше?
