Минск, Серебрянка, 11 августа 2020
По просьбе героя публикации не указано его настоящее имя, звание и годы службы в МВД. Его документы есть в распоряжении редакции «Медиазоны».
Красный диплом и командование спецподразделением
В силовые структуры попал очень прикольным способом. Меня в летчики не взяли. Я собирался поступать в Россию на военного летчика, но туда не взяли из-за роста, и я пошел в белорусскую Военную академию. Подал документы на факультет военной разведки. Это факультет, где готовили офицеров спецназа. Закончил я его с красным дипломом.
К четвертому курсу меня направляли пару раз на стажировку в минский ОМОН, который в Уручье. Там договорились, порешали, и распределился я туда во взвод оперативно-боевого назначения (ОБН). В составе минского ОМОНа обычно все идет по ротам и есть несколько отделов. Но есть и отдельно взвод ОБН. Это грубо говоря самый заряженный взвод там. Там всего 20 человек, но они очень сильно прокаченные. Элита минского ОМОНа, можно сказать.
Потом я перевелся в первую оперативную роту в областной ОМОН. Это по сути тоже элита. В Беларуси прикол в том, что ОМОН децентрализован. Это не единое подразделение. Каждый ОМОН подчиняется либо ГУВД Минска, либо УВД соответствующей области. Единого командира по всей Беларуси не существует.
Что потом? Сидел я себе в ОМОНе, никого не трогал. Веселился с наркоманами в Солигорске или где-нибудь в Вилейке. Приходит ко мне Максимович, он тогда еще был командиром ОМОНа. Сейчас, по-моему, он то ли начальник областного УВД, то ли замначальника, не помню. Здоровый дядька такой. Заходит и говорит типа: «Ваня, есть предложение. Надо сгонять к министру». Министром был очень известный в широких кругах Шуневич такой, если помнишь.
Тогда в структуре МВД создавалось отдельное подразделение, абсолютно новое, туда набирали по сути только молодняк. Это подразделение подчинялось напрямую министру и выполняло задачи типа карманного спецназа. Но сам понимаешь, что Шуневич был только одним винтиком во всей конструкции. Понятно, от кого там шли все приказы.
Официально мы числились в структуре министерства. Мы ни ГУБОПу, ни к ОМОНу — ни к чему не прилагались. У меня звучала должность «командир специального подразделения оперативного реагирования министерства внутренних дел Республики Беларусь».
Иллюстрация: Мария Гранаткина / Медиазона
В дежурном режиме занимались той же работой, что и СОБР, «Алмаз», ОМОН и так далее. То есть адресная работа, задержания, точечная работа плюс борьба с терроризмом. Если какой-нибудь там УБОП просит силовой поддержки и если у меня есть свободные бойцы, то выезжали на адрес, оказывали силовую поддержку. Освобождение заложников, задержание особо опасных, наркота, изнасилования, убийства и прочие прелести белорусской жизни. До момента, когда уволился, мы провели около 650 боевых операций, начиная от элементарного задержания чувака с граммом марихуаны, заканчивая освобождением заложников в Солигорске. Там психически больной отчим застрелил младшую дочку и взял в заложники старшую. Мы там шесть часов провели под окнами. Совместно с «Алмазом» в июле 2018 года освобождали заложников в Заславле в банке.
Бывало, служба безопасности президента нам рисовала задачу. К примеру, на 3 июля создается сводный отряд, который переходит в подчинение СБП. То есть мы на подсосе у СБП находимся. В этом случае мои ребята выполняли функции контрснайперских мероприятий. Сидят президентские снайперы на крышах, когда этот усатый стоит и веткой своей машет приезжающим танкам и проходящим солдатикам. От меня выставлялась одна группа противодействия и быстрого реагирования. Условно, кто-то что-то заметил в прицел, бойцы сразу же на адрес выбыли давать п*зды. Такие группы из «Алмаза» формировались, «Альфы» комитетской, сводный отряд был СОБРа с «Алмазом». Ну, то есть из разных подразделений выделяли отряды по десять человек и находились они в разных точках в определенном радиусе от сам знаешь кого.
Кто-то окна открыл в квартире — туда сразу побежали. Здравия желаю! Работали в гражданке, в штатском, само собой. Ну, это стандартная практика работы этих сотрудников милиции, любого подразделения.
Протесты, хаос, помощь
С восьмого [августа 2020 года] все сидели на базе полностью по тревоге. Сто процентов личного состава сидели безвылазно на базе, ждали приказ сверху в случае чего. Но прикол в том, что мы готовились к тому, что будем работать точечно и адресно. Потому что белорусские силовики вынесли очень большой опыт с Майдана. Вот на Майдане было очень много типа подстрекателей таких своеобразных. И наша задача первоочередная была — работать по таким вот подстрекателям возможным. То есть даже не против толпы. Против толпы, понятно, «вовчики» (внутренние войска) и ОМОН работали.
Мы все, что происходит, в интернете, читали и видели. Мы все поставили VPN, потому что седьмого числа на совещании у министра обозначили момент, что интернет будут вырубать. Но никто не ожидал, что будет такое количество людей. Все думали, что будут дежурных 1 500 человек, которым за пять минут дадут, и поедут домой пить водку. Но что-то не получилось, не фортануло.
Все рассчитывали, что все это дело повторит 2010 год, что люди пойдут на площадь Независимости и на этом порешали. Но когда все это дело вспыхнуло на стеле на Немиге, потом выросло на «Ригу», на «Пушкинскую», и во всех точках Минска были очаги протестов…
Проблема была в том, что этим всем руководил тогда На тот момент — начальник ГУВД Минска. Ныне министр внутренних дел Кубраков. И в радио творился полный п*здец, потому что все ох*ели. Типа: «А? Чо? В смысле?» На какой-нибудь Каменной Горке было только полтора мента, и больше никого. Все остальные были на Независимости. Поэтому пришлось резко всех перекидывать с Независимости на стелу к самому большому очагу, и тут уже начались приколы исполнения всяких упражнений. Был бардак полнейший. Мы слушали эфир, и это был бардак. Никто не знал, что делать, никто не знал, куда ехать, кто с кем взаимодействует, потому что отрабатывался сценарий именно по площади Независимости.
Вышло так, что на Независимости не было никого, а кордоны стояли тройные из «вовчиков» и омоновцев. Где-то втихаря сидели остальные спецы типа «Алмаза» и «Альфы». Это было что-то. Мы сидели на базе, потому что она находилась в центре.
Сидели, слушали, ох*евали и сами не понимали, что, где происходит. Параллельно с этим мониторили этого Степана, который Nexta. И вот мы ничего не понимали, что происходит, но понимали, что что-то будет глобальное. Где-то уже, видимо, командиры понимали, что надо вводить резервы в бой, потому что… п*здец! В 32-ке есть РОСО — рота обеспечения специальных операций. Так вот, была такая хрень, что РОСО напали на собровцев, одетых по гражданке. Просто они не знали, думали, что это типа провокаторы. Двоих с ружбайки, по-моему, резиной шмальнули. Светошум под ноги закинули с гранатомета. И потом уже начали выяснять, что вроде свои.
Это все было до 22:00 — после мы получили сигнал, начали выезжать. Я уже понимал, к чему все идет, и уже тогда встал на сторону народа морально. Мы выехали колонной из пяти бусов по 15 *ал в каждом. Ехали под песню TOR BAND «Мы не быдло, стадо и трусы». Выехали, а с Немиги, с поворота возле «Макдональдса» до моста, было все заблокировано людьми. Нам сказали ехать за Дворец спорта, где автомобильная стоянка. Но к тому времени мы туда уже физически не могли проехать. С одной стороны толпа ОМОНа и внутренних войск, с другой — толпа людей. Мы ни по одним, ни по вторым по живому не поедем.
Мы приняли решение, что пять человек остаются возле машин вместе с водителями. А мы пешком выдвигались за домами, которые идут на [проспект] Победителей с левой стороны, со стороны ТЦ Galleria. Добрались туда почти без происшествий. Людей гоняли типа: «Ребята, лучше сваливайте. Вас тут сейчас месить будут». Нам сначала не верили, но мы немножко шмальнули в воздух, чтобы люди просто ушли. За людей действительно страшно было. Там парни, девчонки в шортах, босоножках, кроссовках, они не понимали, что происходит, что делать вообще-то. Двух человек отрядил, короче, для сопровождения. Вывели их куда-то в сторону «Макдональдса». Связались по рации, бойцы вернулись. Людей спасли по сути.
Первую ночь мы стреляли поверх людей. У нас основная позиция была между Дворцом спорта, набережной и рекой — там, где травка, полянка. Там стоял замкомандующего внутренних войск. Этот полковник нерусский. Он стоял, орал чего-то, но я своим бойцам выделил отдельный канал связи в эфире. Своим бойцам дал команду, что если уж совсем невмоготу и вынуждены стрелять, то стреляем поверх голов или гранатами в реку.
Пришлось стрелять, потому что могло возникнуть очень много потом вопросов. Там еще губоповцы потом подскочили по гражданке, но в броне, с [Николаем] Карпенковым. А он отбитый настолько на всю голову, что ты себе не представляешь. Поэтому иногда стрелять приходилось. Но или пулями в землю стреляли, или, если с гранатометов, которые у нас на вооружении стояли, в воду, в землю, поверх голов — куда угодно, только не в людей. Там мамы с детьми были, люди, которые выходили из торгового центра, те, кто там работают — вот паковали их просто рандомно. Выходила девушка, которая работает в условном «Макдональдсе» или KFC — всех их паковали, стреляли в ноги, в упор по приколу. Ну, просто п*здец был.
Хрен поймешь [кто стрелял]. Там уже все перемешались. Там уже такая каша была, что никто ничего не понимал: кто, где и так далее. Единственное, по чем можно было отличить: ОМОН был в черном, внутренние войска в «мультике» были (это такой зеленый камуфляж), а все остальные вообще не пойми кто и что. Кто в полугражданке, типа в кроссовках, джинсах, но в бронике. Там такая полная неразбериха была, что никто не знал, что делать.
Никто не мог и про нас понять: кто мы такие и откуда? Одни думали, что мы комитетская «Альфа», другие думали, что мы ОСАМ пограничный. Хрен поймешь. Кто-то вообще думал, что мы россияне, которых ни разу не было. Это все сказки.
Мы гоняли людей в противоположную сторону, чтобы их спасать. Девчонке, очень хорошо запомнил, прострелили ногу. Мы подлетам сразу, мои ребята окружают, у меня с собой был боевой медицинский рюкзак. Девчонке с горем пополам обезболили, вызвали «скоряк». Это, возможно, из-за моих действий все начали думать, что менты на «скоряках» ездят. Но надо было девчонку вывезти в больничку. У меня у друга жена работала в шестой травматологии. Я с ней договорился, что если положу записочку, то этот человек от меня будет, поэтому что-нибудь порешай.
Я своих бойцов отрядил в «скоряк», чтобы ее сопроводили и выпустили за кордон, как будто она под конвоем едет в больницу. А потом бойцы обратно ко мне на этом же «скоряке».
Иллюстрация: Мария Гранаткина / Медиазона
Так и работали: кого-то доставать, кого-то спасать, кого-то прикрыть из людей обычных. Только к четырем утра примерно мы закончили. Там оставались еще губоповцы и РОСО из 32-ки, типа зачищать дворы и все остальное. Мы получили команду отбой.
Убийство Тарайковского, «Рига», решение уволиться
Сразу мы отсыпались. Потом во второй день у нас был основной замес на универсаме «Рига». Ближе к часам семи вечера получили тревогу, что двигаемся на «Ригу». Если смотреть на универсам, то справа идут два высоковатых здания в направлении метро «Академия наук». Мы разместились между двумя этими зданиями. Просто сидели, ждали. Основную работу делал ОМОН и «вовчики». Но после того, как там начались какие-то темы, что кто-то коктейль Молотова кидать стал или крутить что-то подобное, когда гореть что-то начало и баррикады начали строить, нас туда уже подняли.
Да, действительно, там коктейли Молотова были, баррикады были, но тут уже стал вопрос нашей безопасности, поэтому самых буйных и опасных мы начали крутить. Просто наручники на руки и пешком их уводили. Клали их на землю за деревьями, чтобы никто не видел, и говорили: «Ребята свалите отсюда, пожалуйста, не делайте этого». Ну и отпускали людей. Даже тех, кто коктейлями кидался. Делали так, чтобы об этом никто не узнал. Потому что это очень жестко, меня бы постреляли на месте свои же коллеги из других подразделений, если бы узнали. Отпустили так порядка десяти человек. Точно не знаю. Понимаешь, не до счета тогда было.
На «Риге» мы были где-то до 21:00-22:00. Потом нас перекидывают на Пушкари. Там, где замочили этого, который бухой там стоял, Тарайковского. Мы как раз таки находились там, буквально в 20 метрах от линии альфовцев, которые шмальнули. Стояли там, еб*ом торговали весь вечер.
[В момент выстрела в Тарайковского] я стоял и смотрел в другую сторону, но потом быстро увидел. Стреляли скорее всего альфовцы. Понятно, что ни у кого не было знаков отличий, но по некоторым особенностям экипировки, вооружения было понятно, что это комитетские.
Где-то до двух часов ночи мы просто занимались какой-то х*ней на Пушкарях. Ходили, еб*ом торговали, желания работать не было. Нас потом пытались закинуть ближе к УВД областному, чтобы людей гонять. Но мы их так гоняли, что одно название. Мы на таком вялом х*ю были, ты просто не представляешь. Для коллег делали вид, что работаем, а по факту…
На выезде постоянно было около 60-70 [человек]. Остальные на базе были. И все, кто на выезде, работали вот так. Потому что в подразделение набирали адекватных, и все прекрасно понимали, что, куда, к чему и зачем идет. Но когда там, допустим, надо было… Как у одной девчонки был открытый перелом ноги на Пушкарях, то мы там ее на руки, в бус, в больницу. Параллельно успокоить пытались, потому что не каждый день тебя до зубов вооруженные спецназовцы везут в больницу и при этом даже не бьют.
В первый день я как бы понимал, но были сомнения. Но на второй день началось все по всей стране: в областных центрах, в каких-то маленьких городках. Мне бабушка с дачи позвонила, сказала, что даже там в деревне вышли люди. Вышел участковый, начал разгонять, и сосед этого участкового говорит: «Михалыч, пошел бы ты на х*! Потому что ты за*бал. Ты мой сосед. Я с тобой всю жизнь живу по соседству. Не занимайся х*ней». Короче, все послали участкового и продолжали стоять. Участковый пошел домой, переоделся в гражданку и встал вместе со всеми. Классно.
У нас еще третий день был. Мы тоже упражнялись тогда, в основном на «Риге». Между «Ригой», «Академией наук» и площадью Победы. На третий день ко мне уже окончательно пришло понимание того, что надо сваливать. Просто вопрос мог стать ко всему подразделению, а ребятам своим я делать зло не хотел. Принял решение, что надо будет брать все на себя, чтобы ребят не коснулось.
Я начал понимать уже, к чему оно все идет и чем оно пахнет. Совести у меня отродясь не было, но тут дело было не в совести, а скорее идеологический момент. При поступлении в Военную академию на КМБ я дал присягу, и там слова были такие: «Торжественно клянусь защищать белорусский народ». У меня как бы три высших образования, и я немножко понимаю, где в жизни х*ми пахнет. И тут пахло такими х*ми, ты себе представить не можешь. Смотреть на вот это все, как твои коллеги, которые вчера были нормальные пацаны, а сегодня сорвались с цепи. С которыми я служил в том же ОМОНе и так далее… Как это сказать помягче? Это п*здец!
Я принял ответственное решение наказать участвующих и поощрить виновных. Пошел на разговор к министру после третьего дня. 12 числа я пишу рапорт министру в положенной форме. Пишу, что прошу меня уволить, и так далее. Приношу на стол, а на меня смотрят, как на психически больного. Рвут рапорт, говорят: «Идти поспи, ты устал». Короче, я его за*бывал. Я ему принес десять рапортов, девять из них он порвал. Каждый раз рвал рапорт и говорил одну и ту же фразу: «Ты конченый, иди поспи». На десятый рапорт уже понял, что дело серьезное.
Следующий раз, когда пришел к министру, то в кабинете уже сидели два человечка специально обученных, в штатском. Ну, понятно, кто это был. Сидели, молчали, никаких вопросов не задавали, чисто слушали. Я свою причину увольнения четко и конкретно объяснил. Потом уже, на следующий день, ко мне на работу приехали из здания с колоннами побеседовать. Я понимал, что увольнение — это минимальное, что мне светит. Поэтому я уже морально был готов ко всему. Я министру тогда заявил, что в случае дальнейших протестов не надо поднимать мое подразделение. Мы будем заниматься тем, чем занимались до выборов, прямой своей работой.
Я еще попал 13 числа, потому что еще был действующим офицером, на совещание у министра. Там был генсек Совбеза [Андрей] Равков, вся верхушка силовых структур. Была такая телега на этом совещании, что, если эти протесты продлятся еще хотя бы неделю, придется поднять лапки в горку.
И внезапно силовая часть протестов затухла практически полностью. Типа, ребята, мы за мирный протест. У меня возникла куча сомнений, потому что на совещании была конкретная риторика от Караева: еще неделя, и нам конец. Потому что личный состав внутренних войск и всего остального был дизморален по полной. Потому что внутренние войска по большей части — срочники. Когда ты еще позавчера с пацанами на районе в падике пиво пил, а сегодня тебя заставляют этих же пацанов бить, то начинают в жизни появляться какие-то сомнения. И самые дизмораленые были внутренние войска, особенно 32-ка. Плюс еще дикие недосыпы. Они спали по два-три часа в сутки. Они постоянно на подрыве, на каких-то упражнениях и так далее были. Это не просто, что на базу приехал и все скинул. Надо обслужить оружие, это все сложить и так далее — это непростой процесс. Поэтому они и спали так мало. Мораль была на очень низком уровне. Алмазовцы тоже ничего не понимали.
Дядя Витя, который Зураев, командир «Алмаза», тоже высказал свое «фи» относительно ситуации, типа: «Ребята, чего вы х*ней страдаете? Зачем подключают нас, СОБР или еще кого-то к этой херне? Это не наша работа. Мы уже в десятом году отличились, когда Карпенко был командиром, тогда «Алмаз» чуть не расформировали». Алмазовцы тоже были немножко на взводе: «Какого х* нас используют? Ну это не то, что мы делаем и умеем». Был очень хороший шквал критики со стороны именно спецподразделений, задача которых — точечная работа. Но это все прошло мимо ушей понятно кого. Когда за кресло трясешься, то как бы все равно, что там кто-то специализируется на точечной работе, а не на массовом разгоне.
Неразбериха длилась целую неделю. Тактика отсутствовала вообще. Типа кого видели, за тем и бежали, за тем и гнались. Когда наступил этот перерыв, вот эта передышка пошла на пользу силовым структурам в Беларуси, и был проведен анализ, где больше всего были такие силовые мероприятия, выступления. Начала использоваться такая тактика, что если какая-то хрень намечается, то туда выдвигаемся заранее. Начали активно мониторить всякие телеги и так далее. Ну и дальше сам знаешь, что были прогулки по городу, обнимание ментов, дарение цветочков и прочие глупые упражнения.
Волонтерство на Окрестина, увольнение, Польша
Уволили меня 11 сентября 2020 года. [В волонтеры ушел] по-моему, 15 или 16 августа. Это были как раз следующие выходные после начала протестов. У меня задержали кореша, но я его как-то с горем пополам нашел, пробил и вытащил его из Жодино. Но его первоначально закинули на Окрестина. Я его забрал из Жодино, отвез домой, он там покемарил, и на утро мы поехали забирать его шмотки на Окрестина. Он там пока стоял в очереди — я смотрю, вижу этот лагерь волонтерский. У меня есть очень прокаченный уровень тактической медицинской подготовки.
Вижу — стоит медпалатка. Так, мимо прохожу, стреляю глазами. Вижу, что там такой бардак. Я немножко в этом шарю: полевая медицина и все остальное. Подхожу, спрашиваю: «Кто главный?» Мне на какую-то Лену указывают. Ну ок, говорю: «Хотите я впишусь, помогу?» Да, да, да, конечно. Собственно, так и начал помогать на Окрестина. Привел все в порядок. Когда выпускали людей, поднимали меня сразу же. Там я провел, по-моему, то ли неделю, то ли полторы недели, короче, до самого сворачивания лагеря.
Выходил [оттуда] на день-два. Меня еще пару раз на службу заводили, потому что я еще на базе находился и меня еще не уволили. Очень быстро подрывали, и я должен был приехать отметиться. Когда какой-то парень-волонтер меня вез, у меня в рюкзаке форма была. Он как увидел, что я в форму в машине переодеваюсь, чувак чуть тормоз на проспекте не вмял. Я говорю: «Братан, успокойся, как-нибудь потом объясню. Сейчас езжай быстрее. Если тормознет ГАИ, я все порешаю. Ты только езжай».
Будучи действующим офицером, я уже волонтерил на Окрестина, дежурил ночами и не спал ночами. Меня там насильно кормили. Я на стрессе даже не жрал. Поэтому не помню уже, до какого числа я там был, потому что у меня все это время смешалось в один огромный день.
Там был прикол, что когда толпа шла на Окрестина, то на соседние дома и на само Окрестина посадили снайперские пары. На всякий случай. Потом пошел кипиш, что сейчас сюда придет толпа, будет всем конец, лагерю конец и все остальное. Люди начали сваливать. Лагерь опустел моментально. За пять минут все рассосались куда-то. Там остались какие-то священники, по-моему, католический, православный, были пару адвокатов, юристов, и я еще остался. Выходим к толпе. Толпа, может, человек 1000-1500 навскидку. Идут штурмовать, видите ли, Окрестина, бойцы хреновы. Молодцы, герои, блин. Ты же понимаешь, чем бы это закончилось. Расстреляли бы, как на Майдане. Но вот поэтому мы встали на пути. Там с мегафоном стояло какое-то вдрызг пьянющее быдло, всех звал на баррикады. Я немного помял этому быдлу бока на глазах у тысячи человек. Сказал, что им нечего там делать. И там большинство палаток ПСО «Ангел» предоставлял. Они там пару дней подумали, и лагерь просто решили свернуть по той причине, что там уже небезопасно. После этого Окрестина мое закончилось.
Я вернулся на работу в дежурный режим. То есть до момента увольнения работал чисто в дежурном режиме. Это задержания именно по криминальным вопросам, не имеющим ничего общего с политикой. 11-го числа мне все документы подписали. Вот такая история.
Сейчас я в Польше, потому что в 20-х числах июля 2021 года мне позвонили мои очень хорошие знакомые из КГБ, которым я жизнью обязан. Они сказали, что, Ваня, придется валить. Мы можем дать тебе недели полторы, максимум две, иначе нам тебя придется задержать, потому что команда пошла с самого верха, уже начались тогда чистки. Год не могли добраться, потому что за этот год пытались разгрести весь бардак. По делам, по задержанным, по всему-всему.
По уволенным по политическим мотивам, которые уволились из силовых структур, тоже работать начали. С минского ОМОНа тогда (в 2020 году — МЗ) 50 человек ушло. Из 120-ой бригады в Уручье 40 человек уволилось. Из областного ОМОНа 15 человек уволилось. Чтобы ты понимал, в областном и так было 78 человек. Увольнения были массовые, но все очень боялись, все очень тихарились. Как бы сам понимаешь, от всевидящего ока не так просто скрыться.
Мне говорят ребята: сваливай. Я иду в польское посольство к охраннику, говорю, что мне нужен человек, специально обученный по политическим вопросам. Пришел мужик, записали меня на следующий день вне очереди к консулу. Через три дня получил визу — сразу и уехал.
В субботу я приехал в Польшу, а в воскресенье звонит мать и говорит, что за тобой «Альфа» приходила ночью. Ну и все. Потом мне сестра звонила. Говорила, что там какие-то люди в пиджачках, рубашках хотели с ней поговорить. Я говорю: «Ничего не говори, ничего не знаю, с ним не общаюсь». Я так понимаю, что пытались немножко на сестру воздействовать. Но этот вопрос закрылся. Сейчас все спокойно.
Я пожалел 50 на 50. Пожалел, что понадеялся на белорусов и помогал им как мог, чтобы в стране что-то изменить в лучшую сторону. А они как обычно. Но с другой стороны я получил возможность жить иначе и сделать, возможно, больше, чем мог бы в жизни.
