Тайная история минского проспекта 6

Градостроительная реальность сталинского мира — это парадоксальное сочетание роскоши и убожества. Дворовые стены «дворцов» на главных проспектах ради экономии чаще всего даже не штукатурили. В замысле советских властей Минск должен был стать городом для создания впечатления на иностранцев, проезжающих главным проспектом из Бреста в Москву. При этом величие должно было создаваться минимальными средствами. Однако архитекторы хитростями выжимали из минимумов максимум. Так рождался стиль минского центра. Французский профессор Фабьен Белла написал увлекательную книгу об архитектуре Минска 1920—1950-х годов, в которой расшифровывает замыслы архитекторов. Минск — это не только и не столько сталинский ампир. Корни послевоенной архитектуры Минска уходят и в древние Рим и Грецию, и в Венецию и Флоренцию времен Ренессанса, и во Францию Людовика XIV, и в немецкое барокко, и в классическую английскую культуру, и в Петербург времен Петра I, и в Москву после 1812 года.

Фрагмент дома на проспекте Независимости.

Фабьен Белла. «Минск. Архитектура столицы 1917-1956». 

Книга, перевод которой вышел в московском издательстве «Кучково поле», — это взгляд на Минск человека с огромной архитектурной эрудицией. Автор анализирует каждый элемент знаковых минских зданий и показывает, чем вдохновлялись архитекторы, когда его создавали.

При этом ждать рассказа о внутренней кухне архитекторов и спора вокруг проектов не приходится. Судьбы зодчих поданы очень вкратце.

Плюс книги — редкие иллюстрации. Это и архивные материалы (например, проекты), и авторские фото современного города с неимоверно интересных ракурсов. На снимках Беллы Минск совершенно незнакомый и такой живой (хоть необитаемый)! Колонны Академии наук будто танцуют, а вазы на проспекте излучают тепло.

Еще один плюс — метафорический язык («Главпочтамт в начале проспекта — как увертюра в опере»), оригинальные размышления. Но прорваться к их смыслу через перевод бывает непросто. 

Минск как лаборатория современности ХХ века

В 1926-м в Минске объявили первый большой архитектурный конкурс — на комплекс зданий БГУ. Чего только не предлагали архитекторы! Все проекты были в стиле функционализм: архитекторы видели новый университет как производственный цех, выпускающий не гвозди и машины, а дипломированных специалистов. Отсюда почти в каждом проекте — отсылки к немецким заводам.

Несмотря на разнообразие предложений, через три года университет возвели по достаточно простому, строгому проекту Ивана Запорожца и Георгия Лаврова, ученика Эль Лисицкого и сторонника идей Казимира Малевича. Влияние его супрематизма можно увидеть в строгих формах университетского городка.

После БГУ Лавров сразу взялся проектировать библиотеку БССР (ныне здание Совета Республики на Красноармейской, 9). Сплав геометрических фигур (куба, параллелепипеда, цилиндра), строгие стены, длинные плоскости фасадов и длинные оконные переплеты — это влияние преподавателей Лаврова братьев Весниных и московского конструктивиста Ильи Голосова и его инновационных зданий, в частности, Дома Советов в Хабаровске и Дома культуры имени Зуева в Москве. Голосов создал стиль, который так подходил СССР: с энтузиазмом стремился демонстрировать современность, но был скован постоянным дефицитом материалов. Хрупкое равновесие между скромными возможностями и недостижимыми целями, иронизирует Белла. Библиотека также построена очень скромно, минимальными средствами.

Клуб имени Зуева в Москве. WIKIMEDIA COMMONS

В 1930-е Александр Воинов строит Дом пионеров с Театром юного зрителя и гостиницу «Беларусь» (ныне Crowne Plaza) на углу Кирова и Володарского. Это уже новый советский стиль: власти требуют больше пышности и меньше эксцентричности. Но чтобы выглядело по-современному! Архитекторы отчаянно пытаются найти баланс. 

Попытка подарить Минску собственный стиль

Человек, которому найти баланс удается идеально, — Иосиф Лангбард. Словно предугадав будущие требования властей, он создает микс новой и классической архитектуры, величия и модернизма. Только в Минске раскрывается гений Лангбарда, его неповторимый стиль. 

На Дом правительства Лангбарда вдохновила сигаретная фабрика

Иосиф Лангбард из Бельско-Подляского в 1907 году поступил в Императорскую академию художеств и явно удивил комиссию талантом — евреев в Академию набирали мало. В 1920-е он принимал участие во многих проектах, но все его идеи отклоняли, пока Лангбард не взялся за Минск. Здесь он спроектировал четыре культовых здания. Большая заслуга архитектора — попытка подарить Минску собственный архитектурный стиль. И небезрезультатная.

Дом правительства, его первая минская работа, уже в полной мере показывает гений архитектора. В нем в абсолютной гармонии сосуществуют и классическая монументальность, и манифест современности. Передний двор в форме П, как в богатых аристократических усадьбах. Здание выглядит строго, но в нем нет никакой историчности — чисто геометрические формы без декора. Боковые крылья создают волнообразный фасад. На этот проект Лангбарда вдохновила сигаретная фабрика Neuerburg в Гамбурге и здания сталелитейного завода в Дюссельдорфе.

Композицию Дома правительства завершает памятник Ленину авторства Матвея Манизера. Это один из первых Ленинов в СССР, поэтому он еще не штампованный, а довольно необычный. Наверное, вы не обращали внимания на необычный фундамент памятника: он сделан в духе абстракционизма, супрематизма. Это не просто подставка, а сложная геометрическая фигура!

Минская Опера

Второе культовое минское здание Лангбарда — театр оперы и балета. В 1920-е опера еще казалась непоправимо буржуазным искусством, но в 1930-е у властей появилось желание возродить оперу и балет так, чтобы они служили целям пролетарского искусства. За 20 лет в СССР появилось около 20 театров оперы и балета, причем их старались делать больше европейских.

Проект Дворца Советов в Москве. 

В 1934-м советские архитекторы имели сложный выбор: делать проект для столицы Туркменистана Ашхабада или для Беларуси. В итоге Минску было из чего выбирать: античный амфитеатр с залом-колизеем, сочетание конструктивизма с элементами римского Пантеона (храма Всех Богов II века н. э.) и базилик (купол, арки)…

Нужен был проект, который покажет связь революции с классической культурой. Это смог Лангбард. Интересно, что минский театр — адаптированный проект, сделанный для Харькова. Тонкий синтез модернизма (геометричность форм) и неоакадемизма (массивность, монументальность, скульптуры, пилястры, гирлянды — хотя и упрощенные). Минский театр стал одним из последних, в котором удалось объединить авангардное и классическое. В процессе стройки Лангбард отказался от барельефов и скульптур (последние появились уже в наше время). Он максимально притеснялся в средствах и лишний раз ничего не просил, чтобы его не обвинили как саботажника и растратчика.

Академия наук

Академия наук проектировалась тогда, когда власти уже требовали от зданий величества, опоры на классику. Но удалось сохранить и верность конструктивизму. Здание Академии интригует: он неожиданно разрывает линейность проспекта, стоит словно вполоборота.

Здание Академии обозначает важный поворот: история архитектуры становится на службу СССР. Хотя обращение к историчности было общеевропейской тенденцией. Такие же колонны в виде простых цилиндров без капителей — как компромисс между современностью и историей — появились на знаковых европейских зданиях того времени: Токийском дворце в Париже, Музее римской цивилизации в Риме.

Копия Дома правительства в Могилеве

Дом офицеров в Минске

Лангбард создает здания для чиновничества, балерин, ученых, берется и за военную тему. В проекте Дома офицеров он продолжает разрабатывать осовремененный классицизм, от конструктивизма здесь почти ничего.

За суровым фасадом — уютное кафе, элегантный театр, светлые интерьеры. Они создавали атмосферу почти английской утонченности, показывая, что и в СССР есть места, которые в своей аристократичности могут соперничать с английскими частными клубами. Все это — чтобы задобрить военную элиту и чиновников. До начала массовых репрессий. 

Центральная часть Дома офицеров скрыта вглубь, боковые части выступают — это придает динамики. Здание венчает тяжелый антаблемент как символ надежности. Несмотря на средние размеры постройки, такое решение подчеркивает ее исключительную важность и словно добавляет объема. Эффект величественности достигается за счет высокомерных полуколонн без капителей. Окна между ними словно врезаются в фасад и привносят оживленность. 

Послевоенные рекомендации Лангбарда

После войны роль Лангбарда сузилась до того, чтобы давать советы москвичам и ленинградцам, которым доставались основные заказы в Минске. Глава БССР Пантелеймон Пономаренко отклонил его проект Октябрьской площади (тогда она называлась Центральной), не захотев работать со свидетелем репрессий 1930-х, чьи заказчики уже не жили.

В 1950-м Лангбард пишет резкое письмо Михаилу Осмоловскому, который руководил восстановлением Минска: «Моя 20-летняя деятельность в Беларуси, по-видимому, должна приостановиться. Вы хорошо знаете, что я делаю это не по своей, а по вашей воле».

Он высмеивает восстановление Минска в духе историзма, романтизма и «старых как мир традиционных канонов». Призывает стремиться к истине и строгой и вдохновляющей простоте, лежащей в основе лучших памятников древности и более поздних стилей, включая русский классицизм.

Время поможет отделить зерно от плевел и покажет, кто был прав, пишет он Осмоловскому, отмечая: «Меня всегда смущает та самоуверенность, с которой вы выступаете», — и вспоминает выступление на конференции молодых архитекторов, где Осмоловский критиковал Дом правительства в присутствии самого Лангбарда. «Трудно сказать, в какой степени вам удалось убедить аудиторию. Но мне ваше выступление показало другое. Не назовешь большой вашу гордость за Родину на ее пути к процветанию. Но это дело вашей гражданской совести».

По-видимому, Лангбард не питал иллюзий по поводу своего будущего, поэтому был настолько резок. Вскоре он выехал в Ленинград и через год умер. 

Конструктивистская любовь к круглым формам оставила отпечаток и в здании гостиницы «Беларусь» (ныне Crowne Plaza). Архитектор явно вдохновлялся парижской монументальностью эпохи Османа. Барон Жорж Осман совершил перепланировку Парижа, расширил улицы и заполнил их характерными шестиэтажными домами со скошенными крышами. А парижские отели получили игривые купола. И на «Беларусь» так просился такой купол! Но архитектор не решился: этот буржуазный элемент разрушил бы все строгое величие. Вместо купола он сделал аттик (декоративную стенку над карнизом) — символ сурового величия, чтобы постояльцы не забывали, чего приехали.

Современные реставраторы все же сделали купол. Посмотрите, как один элемент меняет все настроение здания. WIKIMEDIA COMMONS, HOMOATROX

При этом никто не знал, как быть с остатками барочных храмов

Минск еще только освободили – и уже объявили всесоюзный конкурс проектов Октябрьской площади. Архитекторы бросились проектировать. Предложения были самые немыслимые. Лангбард предложил создать аллею — проспект от Дома офицеров до Оперного театра. Борис Мезенцев переносил в Минск архитектуру Неаполя и королевского дворца Мадрида. Сергей Сперанский спроектировал гипертрофированную версию петербургского классицизма — монументальность с легким патриотическим акцентом. Неизвестный архитектор предложил проект, вдохновленный православием и историей Древней Руси. Было и предложение высотки со шпилем, как в Москве, но для Минска это было слишком дорого.

Московский архитектор Иван Соболев создал для Октябрьской адаптацию древнегреческого Акрополя (укрепленного верхнего города), в которую добавил абстрактной геометрии конструктивизма, классицизма XVIII-XIX веков и башни российских кремлей в неорусском стиле.

При этом никто не знал, как быть с остатками барочных храмов. Уничтожать их у большинства не поднималась рука.

В конце концов руководство БССР остановилось на проекте белорусско-российского трио: Михаила Осмоловского, Владимира Короля и Михаила Парусникова. Парусников был одним из 12-ти учеников Ивана Жолтовского, которого называли «красным Палладио» за любовь к венецианскому стилю. Жолтовский был родом из Пинска. Он адаптировал дух Ренессанса к масштабам СССР.

Трио предложило для Октябрьской палладианский стиль. Кульминационным пунктом проспекта должно было быть здание, похожее на Колизей. Утвердить такую бесполезную красоту в Минске оказалось трудно, поэтому вместо него для оживления пространства предложили башню. Она напоминала венецианскую Кампанилу (колокольню) Святого Марка и часовую башню британского парламента. Рядом здание с колоннадой, вдохновленной Версалем, и барочный дворец с коринфскими капителями (прообразом которого стал храм Венеры в ливанском Баальбеке III века). На фоне этого памятник Иосифу Сталину на площади смотрелся как намек на Нерона, на его нездоровое самовозвеличивание и на кровавые поступки римских императоров.

Удивительному коллажу архитектурных стилей так и не суждено было появиться. В последнем варианте площади (1950 год) амбиции архитекторов угасли.

На месте главного здания спроектировали дворец с колоннадой (по образцу Александровского дворца в Царском Селе), по центру его квадратная башня — отсылка к минской ратуше. Так архитекторы напоминали о городских свободах и о репрессивном прошлом.

По каким-то причинам проект Октябрьской так и не был воплощен. Может, пустырь в центре города вокруг памятника Сталину создавал необходимую атмосферу символического подчинения? И все же на площади нужно было построить хоть что-то. Величие места подчеркнул Дворец культуры профсоюзов, напоминающий античный храм. Здание вдохновлено петербургской биржей (1805 год).

Главного здания с ратушной башней площадь так и не получила. В 1984-м на его месте спроектировали безликий Дворец Республики, который закончили строить аж в 2001-м.

 

«Проспект поставит Минск на обочине дороги Брест-Москва»

Еще до полного разминирования в Минск на военном поезде приехала бригада известных архитекторов — готовить первый послевоенный генплан. Их неформальный руководитель Алексей Щусев до революции был талантливым создателем православных храмов, а позже использовал религиозные мотивы и в архитектуре Мавзолея Ленина. Он же стал автором первого советского плана реконструкции Москвы.

В Минске спроектировали широкий проспект — аналог парижских Елисейских полей: 50 метров вширь, 15 км в длину (парижская улица короче на 2 км, но вширь имеет 70 м).

Против идеи проспекта встала общественность. Скульптор и партизан Андрей Бембель пророчил, что «проспект преобразуется в сегмент большой дороги, ведущей в никуда, сделает город пустынным без конца и края, поставит Минск на обочине трассы Москва — Брест».

Но властям проспект был необходим: он должен был показывать имперский размах супердержавы. Восточные ворота СССР должны были отражать триумфальное величие советской империи. Чтобы выразить ее, использовались лучшие образцы античного Рима, Ренессанса, классической английской культуры, Российской империи… Так город превращался в коллекцию дворцов.

При этом градостроительная реальность сталинского мира — это парадоксальное сочетание роскоши и убожества. Дворовые стены «дворцов» ради экономии чаще всего даже не штукатурили. Это был город для создания впечатления на иностранцев, проезжающих через город главным проспектом из Бреста в Москву. Величие создавали минимальными средствами. Так рождался стиль минского центра. 

Жилая триумфальная арка

Для района вокзала ленинградский архитектор Борис Рубаненко одолжил схему парижской площади Согласия: центральный проспект в обрамлении двух одинаковых зданий. Два мощных донжона придают динамики горизонтальным постройкам. Их пирамидальная форма позволила разместить на одной башне часы, как в Средневековье, а на другой — герб СССР.

В 1948 году Рубаненко репрессировали во время кампании против «безродных космополитов». Он передал проект Осмоловскому и команде, которые закончили все один в один с проектом и этим выразили свою поддержку и уважение коллеге. 

Почтамт в форме церкви Санта-Стефана

Вход почтамта напоминает Золотые ворота в Пуле, Хорватия (І век до н. э.). WIKIMADIA COMMONS, ERZY STRZELECKI

Главпочтамт проектировал белорус Владимир Король. В студенчестве он любил конструктивизм, затем заинтересовался палладианством.

Внешняя громоздкость компенсируется прозрачностью интерьеров. Двухуровневое фойе в английском стиле переходит в ротонду, где совершаются почтовые операции. Организация пространства взята из античности, она отсылает к Храму Гроба Господня в Иерусалиме (IV век), а внутренняя отделка галерей, колонн и купола очень напоминает церковь Санта-Стефана в Риме V века (на фото).

 

Интерьер почтамта был вдохновлен храмом Санто-Стефано в Риме, возведенным в V веке

Идеологическая провокация в форме здания КГБ

Ожидаемо первым на проспекте было завершено здание КГБ. Выполнять заказ выпало Михаилу Парусникову. При подборе команды он каким-то образом смог включить в нее своего ученика Льва Риминского. Тот провел пять лет в ГУЛАГе за анекдот, рассказанный в курилке архитектурного института.

Строгая центральная часть вдохновлена российским классицизмом (Адмиралтейство в Санкт-Петербурге). Гладкий фасад подчеркивает монументальность боковых крыльев и портика, копирующего портик храма Августа в хорватском Пуле (І век н. э.).

Храм в Пуле был посвящен первому римскому императору Октавиану Августу и построен при его жизни. (В 1935-м Жолтовский обратился к этому образцу для Дома Советов в Сочи, поэтому Парусников еще и в какой-то степени отдал дань уважения своему учителю.) 

Храм Августа в Пуле (Хорватия). WIKIMEDIA.COMMONS, BERTHOLD WERNER

Вся проектная деятельность была засекречена. Кроме Парусникова и Риминского, никто не мог видеть эскизы. Не проводилось и никаких согласований. Риминский заканчивал изучение эскизов Парусникова под охраной на даче КГБ.

По мнению Беллы, Парусников сознательно стремился создать здание — зашифрованное послание, которое будет олицетворять неоднозначность советской власти. Если весь ансамбль создает впечатление спокойного и сурового величия, то детали говорят о другом.

Первый интересный момент — в левой части здания. Для гармоничного перехода к жилым домам сделана двухколонная арка, увенчанная разорванным лучковым фронтоном. Колонны с разорванным фронтоном — характерная черта династии архитекторов Динценхоферов (XVIII век, королевство Богемия): часовня замка Смиржице, аббатство Банц, церковь Иоанна Непомука в Праге, церковь Святой Ядвиги в Легницке-Поле… Почему выбор пал именно на немецких архитекторов, когда Беларусь только освободилась из-под гнета нацистов?.. Кроме того, этой барочной чертой Парусников разрушает почти литургическую величественность здания КГБ, построенного в строгом классицизме.

Барочная двухколонная арка, увенчанная разорванным лучковым фронтоном, заимствована у немецких архитекторов. Она разрушает классическую строгость здания. На фото Пражский костел Святого Иоанна Непомука на Скалке. WIKIMEDIA COMMONS, VITVIT

В здании появились и другие аномалии, а именно заимствования деталей из эксцентричных источников. В результате получается, что здания, взятые за образец для минского КГБ, возводились для римского императора, католического понтифика, венецианских аристократов и торговцев, епископов, монашеских орденов, британских монархов… Вот такая идеологическая провокация Парусникова и Риминского. Этот архитектурный монстр внешне удовлетворял стремление СССР к величию, но при этом дерзко играл с образцами религиозного и монархистского прошлого. Здание минского КГБ – иллюстрация всего противоречия сталинской архитектуры в ее апогее.

Флорентийский банк в Минске

В 1927-м Парусников (в соавторстве с Георгием Гольцем) уже строил в Минске конструктивистское банковское здание, подчеркивая экономическую прозрачность молодого СССР широкими застекленными фасадами. Теперь стояла задача возвести сталинский эквивалент храма финансов. Здание должно было выглядеть прочным и неприступным. Архитектор использовал итальянскую эстетику и соорудил огромный дворец для денег. За эталон он выбрал флорентийский банк эпохи Ренессанса. Ирония судьбы, что советские и американские банки имеют много общего, так как США также брали за образец римские и флорентийские дворцы. 

Проектируя банк, Парусников искал вдохновения в культовой архитектуре. Высокие пилястры придали зданию величия, а еще больший акцент на колоссальном размере дворца сделали узкие окна, расположенные между пилястрами. Этот прием заимствован у Микеланджело, из апсиды собора Святого Петра в Риме.

Тонко продуманный аттик с простыми окнами снова напоминает о фонтане Треви в Риме (другая его деталь взята для здания КГБ). Неожиданный элемент в довольно банальном фасаде, который смягчает суровость ансамбля, — позднебарочные пологие арки в антаблементе. Они соединяют пилястры и создают перекличку с полукруглыми окнами. Возможно, элемент взят с бокового фасада церкви Сан-Филиппа Нери в Турине (1715 год). 

ГУМ — единственный из железобетона

ГУМ — это единственное здание центра, возведенное из железобетона (для других использовали оштукатуренный кирпич), гигантский сгусток из множества продуманных форм, огромная бетонная скульптура. Загадка, как и почему уроженцу Тбилиси Льву Мелеги, создателю небольших типовых магазинчиков 1930-х годов, позволили реализовывать настолько дорогой и сложный проект.

Вдохновение автор минского ГУМа черпал во французском Ренессансе. Окна на 4-м этаже, окаймленные двумя керамическими барельефами, напоминают окна в крыле Франсуа І в Лувре (1550 год, оно еще называется «крыло Леско», архитектора). А столбы с вентиляционными отверстиями внутри здания копируют форму каминов с арочными фронтонами в замке Ане (1552 год).

Целый арсенал классических деталей: ряды античных гирлянд, растительный декор из терракоты, разделение оконных проемов на части солидными полуколонами, акротерии (навершия) в греческом стиле с серпом и молотами — делает акцент на приземистости здания и одновременно подчеркивает пустоты в массе бетона, акцентирует игру форм. Так классические элементы трансформируются в барочное прочтение…

ГУМ: детали. Фото: Наша Ніва

Мелеги умер во время строительных работ, ГУМ стал его заветом. Его творчество остается уникальным в своей неординарности и стилистическом сумасбродстве. 

Проспект: буйство пилястр

Жилые дома возле банка, ГУМа и КГБ проектировались так, чтобы соответствовать величественным соседям.

При атмосфере шпиономании такие английские заимствования выглядят странно. Но они показывают, что архитекторы не стали заложниками пропаганды (более того, Осмоловский собственноручно собирал в управлении белорусской архитектуры папку документов об истории Лондона и планах его реконструкции).

Они в равной степени восхищались итальянским Ренессансом и английским классицизмом, отказавшись замыкаться в послевоенном сталинском ампире и создавая эстетику универсализма.

 

Ансамбль в итальянском стиле у Октябрьской площади (дом с универсамом «Центральный» и дом напротив) проектировал архитектор Парусников. За образец он взял дворец банков в Болонье (1565 год): позаимствовал масштаб, систему аркад и пилястр. Остальное доделал на свой вкус, дав волю таланту. 

Минобороны и БНТУ — реминисценции с 1812-го

Штаб белорусского военного округа и главный корпус БНТУ спроектированы в «стиле 1812 года»: строгий классицизм, который приобрел патриотические коннотации во время восстановления Москвы после войны с Наполеоном. Таким образом архитекторы проводили параллель между 1812 и 1945 годами, напоминали о победоносной борьбе с завоевателями.

Эталоном для реконструкции главного корпуса технического университета стала одна из ключевых военных построек Российской империи — Адмиралтейство в Петербурге. Величие классического дворца придают зданию портик входа и два боковых крыла, обрамляющих длинный центральный фасад. Стены БНТУ остались с довоенных времен, а вот фасады пришлось создавать заново. Делали это Лев Риминский и студентка Московского архитектурного института Любовь Усова родом из Сибири. Архитекторов не хватало, поэтому проектировать дворцы часто доверяли студентам. 

Штаб белорусского военного округа (современное Министерство обороны) и главный корпус БНТУ проектировали в «стиле 1812 года». В нем отразились параллели между войной с Наполеоном и Второй мировой. WIKIMEDIA COMMONS

Немного безумия на площади Победы

Многие здания центра проектировал Михаил Барщ, бывший модернист, автор манифеста современности — Московского планетария, ученик Жолтовского. Учитель спас его от репрессий против евреев и сосватал в Минск.

Барщ руководил перепланировкой площади Победы. Еще до войны он задумал ансамбль жилых домов, которые подчеркивали берега Свислочи: две симметричные группы по три здания, объединенные колоннадой. Угловые башни навеяны фламандской архитектурой XVII века. Низ домов — крупная рустовка родом из Флоренции, верх — утонченная штукатурка в духе раннего Ренессанса.

Архитектор хоть и приспособился к сталинскому ампиру, но не подчинился ему, стараясь привнести элементы современности в потемкинские деревни дворцов на проспекте. Со стороны дворов Барщ смог всунуть в ансамбль конструктивистские элементы: акцент на строгой и функциональной вертикальности застекленных лифтовых шахт. Так рождалась эклектичная, немного бредовая архитектура.

Чтобы достичь визуальной связи между проспектом и зелеными насаждениями, архитекторы создавали вдоль проспекта портики (на входе в парк Горького, парк Челюскинцев, Ботанический сад). Для этого же ставили балюстрады и декоративные вазы — достояние французских садов. Раньше они служили французскому абсолютизму, теперь сталинизму.

Барщ также спроектировал портик минского стадиона «Динамо» — тройную арку из коринфских колонн. Словно римскую археологию перенесли в Минск. 

Неожиданный конец

В 1950 году Москва потребовала от Минска резко сократить расходы на строительство. Площадь реконструкции сократилась почти вдвое. В 1954-м вообще пришел приказ остановиться и переходить к упрощению архитектуры. Следующие три года архитекторы и власти БССР еще тянули время, надеялись, что очередной поворот политики позволит завершить задуманное.

В Минске еще успели появиться микрорайоны стандартных домиков-дворцов. Они сохранили масштаб, соизмеримый человеку, поэтому в этих райончиках так уютно.

Осмоловка — обаяние скромности, минимум декора: фронтоны над дверью, угловые эркеры, деревянные угловые балконы и рустовка. Автозавод: лоджии, портики с тосканскими колоннами и фронтоны, которые обрамлялись сдвоенными оконными проемами с сандриками. А в районе Тракторного появляются элементы Версаля…

Всей книгой Фабьен Белла показывает, что наш город — это не только и не столько сталинский ампир. Корни послевоенной архитектуры Минска уходят и в древние Рим и Грецию, и в Венецию и Флоренцию времен Ренессанса, и во Францию Людовика XIV, и в немецкое барокко, и в классическую английскую культуру, и в Петербург времен Петра I, и в Москву после 1812 года… Каждый архитектор обращался к своей любимой эпохе, перерабатывая детали любимых зданий. С учетом этого прогулка по проспекту приобретает совсем другое измерение. Столичные колонны не становятся менее величественными, но, к удивлению, совсем перестают давить.

Хочешь поделиться важной информацией анонимно и конфиденциально? Пиши в наш Телеграм