Он был человеком-энциклопедией, западнобелорусские реалии знал в подробностях и щедро делился своими знаниями с более молодыми исследователями.
Добывал Арсений Лис материлы для своих книг не только из архивов (преимущественно виленских), но и из первоисточников — от непосредственных участников исторических событий. Не оглядываясь на то, что многие из них, вернувшись из лагерей и ссылок, жили под присмотром спецслужб. Скажем, как-то посетил в Гродно Бронислава Ржевского — бывшего институтского преподавателя, осужденного «за национализм» уже в послесталинские времена. Насколько рискованным был тот визит, свидетельствует и позднее воспоминание Лиса о том, как его тогда целый день сопровождали по гродненским улицам двое тихарей.
Когда еще в студенчестве мне попала в руки и была прочитана на одном дыхании его книга «Вечны вандроўнік» (о художнике Язепе Дроздовиче), я понял, что просто должен познакомиться с этим автором как можно подробнее. И со временем в моей библиотеке оказались все книги Лиса. И о Брониславе Тарашкевиче — расстрелянном в 1938-м лидере-организаторе белорусской жизни в межвоенной Польше. И о Николае Щекотихине — загубленном в 1940-м исследователе белорусского искусства, который первым рассмотрел его в контексте общеевропейском. И о художнике Петре Сергиевиче, который, живя после войны в Вильнюсе, незаслуженно оказался как бы на отшибе. И об еще одном западнобелорусском художнике Язепе Гориде, возвращенном исследователем буквально из полного забвения.
Понятно, что в моем книгосборе появились — сразу же после выхода в свет — и добротно изданная книга «Цяжкая дарога свабоды», и объемный итоговый фолиант — 754 широкоформатные страницы! — под названием «Gloria victis!» («Слава пераможаным!»).
Героев своих книг сам исследователь называл зодчими белорусской государственности. Над их жизнеописаниями он работал неистово — собирал по крупицам в архивах, опрашивал старожилов («виленских недобитков», как они сами себя называли). И — возвращались с оплетенных паутиной беспамятства темных кладовых Александр Власов, Митрофан Довнар-Запольский, Александр Цвикевич, Томаш Гриб, Аркадий Смолич, Антон Гриневич, те же Тарашкевич и Щекотихин…
«Почему Лис поднимает этих мертвецов?» — еще в конце 1960-х допытывался один служака с того фронта, который принято называть невидимым, у вызванных на беседу сотрудников «подопечной» ему Академии наук. Невдомек было тому служаке, что молодой исследователь «поднимает» вовсе не мертвецов, а выстраивает пантеон национальной истории.
Арсений Лис населял тот Пантеон не бронзовыми памятниками, а живыми людьми. Скажем, редактор «Нашай Нівы» Александр Власов у него не только умелый издатель и политик, но и искушенный хозяйственник, который еще сто лет назад понимал, что лес — национальное богатство белорусов, с которым нужно обращаться бережно. После разрушительной Первой мировой войны Власов подсчитал, что на постройку 200 000 домов пойдет 36 миллионов деревьев. Отсюда вывод — Беларусь может превратиться в Аравийскую пустыню. И старый нашенивец просил знакомых архитекторов проектировать здания из кирпича, камня и железа. И в самом деле — зодчий.
В книгах Арсения Лиса интересно читать буквально все. Он умел смотреть на исследуемое явление или фигуру с неожиданных ракурсов. Скажем, первым написал о моральной ответственности Максима Танка перед репрессированными советской властью соратниками (в ГУЛАГе оказались ксендз Адам Станкевич, издатель Янка Шутович, редактор журнала «Крыгалом» Юрий Кепель). Оказывается, народный поэт не боялся стучаться в высокие кабинеты и спас, например, поэта Михася Василька, которого в 1944-м загребла НКВД только за то, что печатался в антисоветской газете «Утро».
Арсений Лис был еще и прекрасным фольклористом — теоретиком и практиком, с громоздким бобинным магнитофоном обошедшим не один десяток деревень, выискивая золотинки народного мелоса. Сколько он записал тех песен — колядок и щедровок, купальских и петровских, косецких и жатвенных!
Своей энциклопедической эрудированностью Лис повлиял на многих. Легендарная Зоська Верас называла его своим будителем. Разбуженных, растолканных им от летаргического сна — тысячи. Купаловское выражение «збіраць зярно к зярняці» было его жизненным кредо, ничто из написанного предшественниками не должно было пропасть. С какой любовью Арсений Сергеевич публиковал и комментировал (иногда им же инспирированные) мемуары Павлины Мяделки, Янки Богдановича, Николая Улащика, Юлии Бибило!
Работу Арсения Лиса можно сравнить разве что с корчеванием леса под поле. Эту тяжелую работу в народе издревле называли расчисткой. Расчистить лесную чащу, убрать суковатые стародревины, выдернуть из земли корневые пни — ради будущего поля, который засеют потомки. Думается, тщательные расчистки Лиса еще дадут свои урожаи.
Своим последним пристанищем Арсений Лис выбрал знаменитое Залесье на родной Сморгонщине. Там над его могилой будет вечно звучать рожденный в том краю бессмертный повстанческий полонез Михала Клеофаса Огинского, о котором он тоже успел написать…
Читайте также:
«Ниц с теми коровами не станет, я вас проведу»
Поэт в голубином нимбе, которого переводила Анна Ахматова
«Не ведитесь на наносную моду — подглядывать за классиками в замочную скважину»
