Приводим его с небольшими сокращениями.
«Я переезжаю в Россию в 2004 году, когда Лукашенко закрывает мой университет. Я могу поехать на обучение в прекрасную Прагу, выбрать Варшаву или чудесный Краков, но моя бабушка говорит, что любой образованный молодой человек просто обязан хотя бы несколько лет своей жизни пожить в Санкт-Петербурге. Я зачем-то слушаю её.
До переселения в самую большую страну мира я успел поучиться на философском факультете в Европейском гуманитарном университете Минска, где преподаватели прививали нам одну и очень простую привычку — всякое высказывание следует начинать со слова «вероятно». «Вероятно, то-то и то-то, вероятно, так-то и так-то». Мы никогда ничего не знаем наверняка, мы далеки от истины. Мы можем лишь предполагать. Во время дебатов мы лишь высказываем свою точку зрения, и она, вполне возможно, неверна. «Вероятно, — настаивали мои учителя, — остается единственно допустимым портом отправления любой мысли». Все, что мы можем, — колебаться, задавать вопросы и медленно, шаг за шагом, аккуратно приближаться к хрупкой истине, которая, вполне возможно, тотчас рассыплется в наших руках. Я сомневаюсь — значит, я существую — перефразируя Декарта, учили нас.
В первый же день я понимаю, что России это правило преимущественно не работает. Оборот «на самом деле» — вот с чего здесь, как правило, начинают высказывание. Паразит? Симптоматичный.
«На самом деле в Европе все геи», «на самом деле судьи ненавидят нашу футбольную сборную», «на самом деле Путин великий лидер», «на самом деле всё зло от Америки», «на самом деле мы — русские — Богом избранный народ».
Со временем я привыкаю, что редкий человек в России имеет привычку сомневаться. Я думаю, что в этом «на самом деле» и кроется огромное количество проблем российского общества.
Мне кажется (я, конечно, могу ошибаться), что одна из фундаментальных проблем России кроется здесь — сомневаться и признавать свои ошибки — приравнивается к поражению. Русский человек скорее умрет, чем признает, что был не прав. Сомневаться здесь — означает показывать свою слабость, а быть слабым в стране, где веками воспроизводится культ силы — ни в коем случае нельзя.
Вся система образования в России устроена так, что человек здесь не учится, но получает знание. Знания в России не приобретаются, но передаются, как ковид.
В самой большой стране мира по-прежнему обожают торжественные поточные лекции. Во время этих мероприятий от вас не требуется участие, от вас требуются лишь покорность и принятие. Услышали, записали, выучили, сдали. Не нужно спрашивать — необходимо хоть что-то запоминать. Как результат: мы получаем огромное количество людей, которые начинают фразу с оборота «на самом деле». Почему? Потому что они привыкли к тому, что им передают условно «выверенное» знание.
Возможно телевизор врет вам? На самом деле нет!
С оппонентом из России, совсем не важно, либерал он или человек, который называет либералов «либерастами», как правило, сложно поддерживать дискуссию. В России нет культуры сомнения. Большинство людей, с которыми я обсуждал эту тему, искренне полагают, что суть спора сводится к тому, чтобы переубедить «противника», но вовсе не к тому, чтобы хотя бы на шаг приблизиться к истине (если это вообще возможно). Программы на российском телевидении, кажется, хорошее тому подтверждение. Здесь главное не услышать оппонента, но перекричать его. Местные ведущие никогда и ни в чем не сомневаются, местные депутаты знают ответы на все вопросы, Министерство иностранных дел, как мне кажется, вообще осведомлено о всей истории человечества вплоть до его последнего дня.
Президент России и вовсе не считает нужным опускаться до уровня «вероятно». За все годы правления Путин ни разу не участвовал в реальных дебатах. Истина рождается в споре? Нет, истина рождается в его голове! На самом деле? Вероятно…
Думается, пропагандистская машина в России так славно работает только потому, что общество не сомневается. Лишний шаг, бесполезная функция.
Телезрители не удосуживаются поставить под сомнение то, что им показывают федеральные каналы. Работники федеральных каналов не сомневаются, что за содеянное им ничего не будет и не сомневаются в методичках, которые им приносят из Кремля. Сомневаться — тратить время и только приобретать проблемы. Не сомневаться — удобно и даже спасительно. Для того чтобы засомневаться вдруг, необходимо предложить самому себе хотя бы один альтернативный вариант. Для того чтобы предложить хотя бы один альтернативный вариант, необходимо поднапрячься. Возникает вопрос: зачем? К чему сомневаться, если «на самом деле» все и так понятно?
В эти дни, пытаясь понять, как Россия пришла к тому, что война против Украины возможна, нам важно не забывать, что в российском обществе не поднимается вопроса обратного. А почему бы эта война была невозможна, если на самом деле все украинцы нацисты и если на самом деле это наша земля? Происходящее в эти недели в Украине не сиюминутный конфликт, но конфликт возможный во многом из-за фундаментальных проблем внутри русского общества, конфликт уходящий своими корнями глубоко в отсутствие культуры сомнения.
В России разучились слушать друг друга, в России разучились принимать чужую точку зрения. В России разучились, если вообще когда-то умели, сомневаться в собственных мыслях. Россиянам, как правило, нравится то, что они говорят.
Россиянам (безусловно не всем) нравится чувствовать свою правоту — это особенность национального характера и если так будет продолжаться и дальше, ничего хорошего ожидать в ближайшие века не стоит. Впрочем, я, вероятнее всего, ошибаюсь…»
* Этот текст писатель написал несколько лет назад и дополнил теперь с учетом новых реалий.
«Мне, честно говоря, все равно». Да ради бога, Зеленский
